10:58, 22 августа 2025
Может быть, самый бурный период в истории российской литературы — знаменитый Серебряный век. На рубеже ХХ столетия внимание публики захватили новейшие лица в прозе и поэзии, а культурная жизнь практически бурлила от прогрессивных мыслях и стилей: символисты, акмеисты, мистики, даже неокрестьяне — они все меняли и подход к творчеству, и даже российский язык как такой. Одной из ярких фигур Серебряного века была, естественно же, Анна Ахматова, в стихах которой отразились мучения и чаяния целой эры и всей страны и которая изменила отношение Рф к женской поэзии. Материал «Ленты.ру» из цикла «Жизнь восхитительных людей» ведает, какую стоимость за это величие Ахматовой пришлось заплатить.
Весна 1946-го. Ужасная и изнурительная война завершилась. Кажется, позабыты и не наименее жуткие предвоенные годы кровавого террора. Пришло время надежд на давно ожидаемые перемены.
В перемены верует и поэтесса Анна Ахматова — у нее наступает нежданная светлая полоса в жизни. С фронта целым и невредимым возвратился ее отпрыск Лев Гумилев. Сама она ворачивается в возлюбленный сердечку Ленинград, в именитый Фонтанный дом. К печати тиражом 10 тыщ экземпляров подписан ее сборник стихотворений. Поэтесса с огромным триумфом выступает на публику в Москве.
Самый «парадный» таковой вечер проходит в Колонном зале Дома Союзов. Все входы в помещение забиты молодежью. Толпы юношей и женщин с пылающими очами в ужасной духоте ожидают выступления возлюбленных поэтов. Ахматова выступает в конце первого отделения. Она выходит на край сцены в ординарном черном платьице и белоснежной дурачся. Слушатели поднимаются с мест и приветствуют ее бесконечными рукоплесканиями.
«Кто организовал вставание?»
Так, по легенде, на новость о десятиминутных овациях в адресок некогда опальной поэтессы в Кремле отреагировал Иосиф Сталин. В кулуарных беседах он называл Ахматову «наша монахиня»
Легенда либо бывальщина, всего через пару месяцев русская власть опять надежно вцепится в поэтессу. Сначала выйдет убийственное постановление ЦК ВКП (б) «О журнальчиках "Звезда" и "Ленинград"», в каких обозначенные издания обвинят в популяризации «чуждой нашему народу пустой, безыдейной поэзии».
Вослед за сиим уничижительный доклад о ее творчестве прочтет в Ленинграде Андрей Жданов, который на публике объявит Ахматову «взбесившейся барынькой, мечущейся меж будуаром и моленной». У всей данной для нас мешанины из оскорблений и пустых, ничего не означающих девизов одна цель — опозорить, втоптать в грязюка.
Ахматову исключат из Союза русских писателей, лишат продовольственных карточек. А еще через три года у нее снова отнимут отпрыска: Лев Гумилев будет осужден по старенькым довоенным обвинениям на 10 лет лагерей. Спасти его не сумеет даже унизительный цикл «Слава миру», отчаянно прославляющий ненавистного поэтессе вождя.
Ее близкая подруга, актриса Фаина Раневская, в воспоминаниях скажет, что Ахматова от всей души не соображала, отчего на нее обвалилась эта расправа. «Скажите, для чего величавой моей стране, изгнавшей Гитлера со всей его техникой, пригодилось пройти всеми танками по грудной клеточке одной нездоровой старухи?» — спрашивала она.
Вправду, для чего? Ахматова не была в открытой оппозиции к власти, в то время никакой открытой оппозиции и в помине не было.
На этот вопросец существует огромное количество ответов, любой тесновато связан с миропониманием отвечающих. Кто-то гласит о личной неприязни Сталина, кто-то — о межпартийной грызне, в которую Ахматова попала случаем. Один из более близких к реальности ответов, возможно, звучит приблизительно как «поэтому что могли». И это далековато не единственное, что с ней делала власть. Но обо всем по порядку.
Звезда родилась
Она, как понятно, «родилась в один год с Чарли Чаплином, "Крейцеровой сонатой" Толстого и Эйфелевой башней» — в 1889-м. В то лето Париж отмечал столетие взятия Бастилии. В ночь (то есть темное время суток) ее рождения, 23 июня, праздновали Иванову ночь (то есть темное время суток). Анна Горенко росла на окраине Одессы в семье дворянина-чиновника.
Читать я обучалась по азбуке Льва Толстого. В 5 лет, слушая, как учительница занималась со старшими детками, я тоже начала гласить по-французски
3-ий ребенок в большенный семье, она была не похожа на других деток. Даже увлечение поэзией у нее началось не с Пушкина и Лермонтова, «нашего всего» еще в ту эру, а с Державина и Некрасова. Свое 1-ое стихотворение она написала в одиннадцать лет:
«На руке его много сверкающих колец —
Покоренных им девичьих ласковых сердец.
Там ликует алмаз, и грезит опал,
И прекрасный рубин так затейливо ал.
Но на белой руке нет кольца моего,
Никому, никогда не отдам я его.
Мне сковал его месяца луч золотой
И, во сне надевая, прошептал мне с мольбой:
"Сохрани этот дар, будь мечтою горда!"
Я кольца не отдам никому, никогда».
Отец воспретил подписываться под стихами его фамилией. Согласно легенде, Анна взяла псевдоним по женской полосы собственной семьи, ведущей родство от потомков монгольского хана. Это, естественно, только легенда: Ахматовы вправду происходили из татар, но издавна обрусевших, и никаких ханов в роду поэтессы не было. Псевдоним она выбирала полностью соответственный духу и времени Серебряного века.
Детство Ани прошло в Королевском Селе — «зеленоватое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали мелкие пестрые лошади, старенькый вокзал и нечто другое, что вошло потом в "Царскосельскую оду"». Молодость — в Киеве, где она обучалась. В 1910-х она стала нередко бывать в Санкт-Петербурге. Там она сблизилась с семьей Гумилевых. Стремительнее всего вышло сближение с юным Николаем, начинающим поэтом, который уже успел пожить в Европе и Африке.
Гумилев и Гумильвица
Познакомились они еще в ранешном детстве, в Королевском Селе сначала 1900-х. Коля сходу выбрал Аню собственной женой и неописуемо длительное время раздражал ей предложениями пожениться. Она же не принимала взбалмошного студента серьезно. Гумилев, как некогда Блок с дочерью Менделеева, представлял Ахматову собственной прелестной дамой и даже порывался покончить с собою в случае отказа. В итоге красивая дама сдалась.
В первый раз в гостях у Гумилевых Анна побывала в феврале 1910-го, а уже в конце апреля свершилась свадьба. На медовый месяц новобрачные направились в Париж. Жили жизнью богемы — деньком прогуливались в музеи, ночами посиживали в кабаре да кабаках. Друзья сейчас называли ее Гумильвица. Разумно, что в браке у нее родился Лев — так они окрестили отпрыска, показавшегося на свет в 1912 году.
Гумилев уже прославился как поэт, но Ахматова стремительно нагнала за супругом. В 1912-м у Николая уже четыре книжки стихов, Ахматова выпускает первую — «Вечер».
Стихи шли ровненькой волной, ранее ничего схожего не было. А здесь и хвалить начали. На эти обезумевшие и бесстыжие похвалы я достаточно кокетливо отвечала: «А вот моему супругу не нравится». Это запоминали, раздували — в конце концов, это попало в чьи-то воспоминания
В летнюю пору Ахматова, как и вся российская интеллигенция вместе с дворянством, гостит на даче, а зимует в столице. Супруг ее тем временем теряется в Африке. Так длится до 1914-го. В этом году выходит 2-ой сборник поэзии Ахматовой, а потом начинается 1-ая глобальная война. Анна считала, что любовная лирика в военное время будет никому не нужна. Она ошиблась — до 1923-го сборник переиздавался практически десяток раз.
Тот август, как желтоватое пламя...
Тот август, как желтоватое пламя,
Пробившееся через дым,
Тот август поднялся над нами,
Как пламенный серафим.
И в город печали и гнева
Из тихой Карельской земли
Мы двое — вояка и дева —
Студеным днем вошли.
Что сталось с нашей столицей,
Кто солнце на землю низвел?
Казался летящей птицей
На штандарте темный орел.
На одичавший лагерь схожий
Стал город пышноватых смотров,
Слепило глаза прохожим
Сверканье пик и штыков.
И сероватые пушки гремели
На Троицком звонком мосту,
А липы еще зеленели
В загадочном Летнем саду.
И брат мне произнес: «Настали
Для меня величавые деньки.
Сейчас ты наши печали
И удовлетворенность одна храни».
Как как будто ключи оставил
Хозяйке усадьбы собственной,
А ветер восточный славил
Ковыли приволжских степей.
1915 год
Братом тут назван Николай Гумилев, «тот август» — август 1914-го.
Гумилев зачислен в армию. Война сблизила Ахматову с супругом — это видно по их теплейшей переписке. Да и не только лишь с ним. В 1915-м Анна знакомится с художником Борисом Анрепом, которому посвящено наиболее 30 стихотворений, в том числе «Я понимаю, ты моя заслуга» и «Как белоснежный гранит в глубине колодца».
Я понимаю, ты моя заслуга…
Я понимаю, ты моя заслуга
За годы боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани) и труда,
За то, что я земным отрадам
Не предавалась никогда,
За то, что я не гласила
Возлюбленному: «Ты любим».
За то, что всем я все простила,
Ты будешь Ангелом моим.
1916 год
«Облако над черной Россией»
В жизни Ахматовой было довольно парней — без любви она не лицезрела смысла в существовании. 1-ые мощные чувства она испытала еще в 15-летнем возрасте к 36-летнему поэту Александру Федорову.
Потом, будучи в браке с Гумилевым и с иными мужиками, у нее мерцали еще хахали (правда, не все эти связи доказаны документально): живописец Амедео Модильяни, литературовед Николай Недоброво, автор Артур Лурье, писатель Павел Лукницкий, театрал Миша Циммерман, доктор Всеволод Гаршин и даже (как обычно, по слухам) британский дипломат Исайя Берлин.
Броско, что кросоткой Ахматова совсем не слыла — близкие ей люди оценивали ее быстрее как даму выразительную, владеющую особенным шармом. Даже ее 1-ый супруг писал:
Именовать недозволено ее прекрасной, но в ней все счастие мое
Во время войны Анна заразилась туберкулезом. Кажется, эту болезнь она поэтически предугадает, равно как и болезнь всей собственной родины — по последней мере, этому посвящена написанная в преддверии недуга жертвенная «Молитва».
Молитва
Дай мне горьковатые годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отними и малыша, и друга,
И загадочный песенный дар —
Так молюсь за Твоей литургией
Опосля стольких томительных дней,
Чтоб облако над черной Россией
Стала облаком в славе лучей.
1915 год
Супруг возвратится с войны {живым}, но брак длительно не продлится — Гумилев и Гумильвица расстанутся в 1918 году, оба на тот момент уже будут в остальных отношениях. Ахматова в том же году выйдет замуж за Вольдемара Шилейко, близкого друга Гумилева. А ее прошлый супруг сходу же опосля развода тоже обручится с иной.
«Оставь Россию навечно»
Когда грянула революция, Гумилев, внимая советам друзей, подумывал о эмиграции. Согласно устоявшемуся воззрению, Ахматова вначале была против того, чтоб покидать Россию. По сути, Анна сначала металась. В 1917 году Гумилев находился в Париже в составе российского экспедиционного корпуса, она писала ему о мучительном желании приехать к супругу: «Как удивительно мне вспоминать, что в зимнюю пору 1907 года ты в любом письме звал меня в Париж, а сейчас я совершенно не понимаю, хочешь ли ты меня созидать».
В осеннюю пору 1917-го (опять — в переломное для страны время) Ахматова выпускает новейший сборник стихов «Белоснежная свора». Тогда же родилось одно из самых узнаваемых ее стихотворений о этих турбулентных временах: «Когда в тоске самоубийства», откуда происходит отрывок «Мне глас был».
Когда в тоске самоубийства...
Когда в тоске самоубийства
Люд гостей германских ожидал,
И дух грозный византийства
От российской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет ее, —
Мне глас был. Он звал утешно,
Он гласил: «Иди сюда,
Оставь собственный край глухой и порочный,
Оставь Россию навечно.
Я кровь (внутренняя среда организма, образованная жидкой соединительной тканью. Состоит из плазмы и форменных элементов: клеток лейкоцитов и постклеточных структур: эритроцитов и тромбоцитов) от рук твоих отмою,
Из сердца выну темный стыд,
Я новеньким именованием покрою
Боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение) поражений и обид».
Но флегмантично и тихо
Руками я замкнула слух,
Чтобы данной для нас речью недостойной
Не опоганился горестный дух.
Осень 1917 года
Скоро решение Ахматовой остаться закрепилось и в остальных стихотворениях: «Ты — отступник», «Высокомерьем дух твой помрачен».
И все таки послереволюционное время нанесет Ахматовой много травм. Когда большевики начнут закрывать буржуазные издания и вытеснять печать, она выступит на митинге в защиту свободы слова, организованном Союзом российских писателей, где прочтет «Молитву». Спустя три года опосля октябрьских событий ее 1-ый супруг Гумилев будет арестован, а опосля расстрелян по сфабрикованному чекистами делу (реабилитирован в 1991-м). Брак с Шилейко расстроится примерно в это время. «Как супруг он был аварией в любом смысле», — Ахматова будет на публике сетовать на второго супруга, хотя опосля развода остается с ним в тесноватых отношениях.
В 1922-м начнется ее роман с искусствоведом Николаем Пуниным. И он, и она в это время состояли в браке, и Ахматова жила на два дома — не расставалась с Шилейко — они были близкими людьми, но лучше себя ощущала рядом с Пуниным. Пунин тоже разводиться не желал, поэтому в именитом Фонтанном доме они жили вчетвером: Анна Ахматова, Пунин, еще одна Анна — Аренс-Пунина и их дочь Ира. С Шилейко Анна официально разведется лишь в 1926-м, а брак с Пуниным остается штатским. Опосля развода со вторым супругом она станет Ахматовой уже официально, по документам.
Мутное время
Опосля Октябрьской революции Анна работала в библиотеке Агрономического института и продолжала писать и издаваться. В 1921 году вышел сборник ее стихов «Подорожник», в 1922-м — книжка Anno Domini. Но с того времени ее стихотворения в русской печати фактически закончили появляться. С 1925 года, опосля выхода постановления ЦК ВКП (б) «О политике партии в области художественной литературы», Ахматову, по ее словам, «изъяли из воззвания».
Уже готовый двухтомник был запрещен, и меня закончили печатать
Внегласный запрет на печать стихотворений Ахматовой длился в течение 1930-х, всегда кровавого сталинского террора и чекистских репрессий. На 16 лет имя поэтессы, в народе пользовавшейся обезумевшой популярностью, мановением цензурной руки было вымарано «из перечня {живых}». Чтоб выжить, Ахматова занималась переводами.
Опосля моих вечеров в Москве (весна 1924-го) состоялось постановление о прекращении моей литературной деятельности. Меня закончили печатать в журнальчиках и альманахах, приглашать на литературные вечера. Я встретила на Невском М. Шагинян. Она произнесла: «Вот вы какая принципиальная особа: о вас было постановление ЦК — не арестовывать, да и не печатать»
Писать она фактически не стала, а то, что и было написано, потом было утеряно при переездах и эвакуациях.
Как вспоминала Лидия Чуковская в «Записках», пусть и не полной, но, возможно, самой броской биографии Ахматовой, 1930-е для поэтессы — время всепоглощающей волнения, опаски слежки, которая вправду велась: «В те годы Анна Андреевна жила, завороженная застенком, требующая от себя и остальных неотступной памяти о нем, презирающая тех, кто вел себя так, как будто его и нету. Имена Ежова, Сталина, Вышинского, такие слова, как "умер", "расстрелян", "выслан", "очередь", "обыск" и пр., встречались в наших беседах не наименее нередко, чем рассуждения о книжках и картинах».
Застенок, поглотивший вещественно целые кварталы городка, а духовно — наши помыслы во сне и наяву, застенок, выкрикивавший свою ремесленно сработанную ересь с каждой газетной полосы, из всякого радиорупора, добивался от нас в то же время, чтоб мы не поминали имени его всуе даже в 4 стенках, один на один
В 1934-м по доносу арестовывают Осипа Мандельштама, написавшего смелые стихи «Мы живем, под собою не чуя страны» и прочитавшего их всего 10-ку людей. Когда власть готовит к созданию новейший Альянс писателей, Ахматова отрешается в него вступать — это ее неразговорчивый протест против преследования друга.
Что-то Анна, возможно, убила сознательно, боясь преследований. Время было очень тревожным. В октябре 1935 года были в первый раз арестованы ее штатский супруг Николай Пунин и отпрыск Лев. Сходя с разума от волнения за близких, в полном отчаянии поэтесса написала письмо Иосифу Сталину.
Это послание Ахматова, будто бы подчеркивая серьезность ситуации, написала от руки. Доставить его вождю удалось через друзей, именитых писателей Лидию Сейфуллину и Бориса Пильняка — крайний был лично знаком со всевластным секретарем Сталина Поскребышевым.
Из письма Ахматовой Сталину
Иосиф Виссарионович, я не понимаю, в чем их винят, но даю Для вас добросовестное слово, что они ни фашисты, ни шпионы, ни участники контрреволюционных обществ.
Я живу в ССР с начала Революции, я никогда не желала покинуть страну, с которой связана разумом и сердечком. Невзирая на то, что стихи мои не печатаются и отзывы критики доставляют мне много горьковатых минут, я не падала духом; в весьма томных моральных и вещественных критериях я продолжала работать и уже напечатала одну работу о Пушкине, 2-ая печатается.
В Ленинграде я живу весьма уединенно и нередко длительно болею. Арест 2-ух единственно близких мне людей наносит мне таковой удар, который я уже не могу перенести.
Я прошу Вас, Иосиф Виссарионович, возвратить мне супруга и отпрыска, уверенная, что о этом никогда никто не пожалеет.
Это сработало. Супруга и отпрыска Ахматовой отпустят через недельку опосля ареста. Но катастрофа была лишь только отсрочена.
Руки, спичка, пепельница
В 1938-м отпрыска Ахматовой опять арестовывают. Следствие, пока чекисты фабрикуют дело, ведется длительно — целый год. Весь этот год Льва держат в «Крестах», грустно известном следственном изоляторе на берегу Невы. Его пытают. Ахматова часто прогуливается на набережную, где длительно стоит в очереди с таковыми же злосчастными дамами, — дать передачку либо послание. Из этих стояний, из потухших взглядов вокруг родятся строки самого известного произведения Ахматовой. Произведения так небезопасного, что даже записывать его во времена террора она не осмелится, равно как и декламировать. Но оно окажется выжжено в ее памяти.
«Анна Андреевна, навещая меня, читала мне стихи из "Реквиема" тоже шепотом, а у себя в Фонтанном доме не решалась даже на шепот; в один момент, среди разговора, она смолкала и, показав мне очами на потолок и стенки, брала кусок бумаги и карандаш; позже звучно произносила чего-нибудть светское: "хотите чаю?" либо: "вы очень загорели", позже исписывала кусок резвым почерком и протягивала мне. Я прочитывала стихи и, запомнив, молчком возвращала их ей. "Нынче такая ранняя осень", — звучно гласила Анна Андреевна и, чиркнув спичкой, сжигала бумагу над пепельницей», — так вспоминала о этом времени Чуковская.
Это был ритуал: руки, спичка, пепельница — ритуал красивый и горестный
Льву дали сначала 10 лет, потом, опосля кассаций, срок изменили на 5 лет исправительно-трудовых лагерей «за контрреволюционную агитацию и роль в антисоветской организации». Ахматова пробовала выручить отпрыска еще одним письмом Сталину, но напрасно. Отпрыск поэтессы был выслан в Норильлаг.
В это время, 1938-м, Ахматова рассталась с Пуниным. Его тоже не пощадит глупый каток репрессий, но еще позднее — власть схватит искусствоведа лишь в 1949-м, а еще через четыре года он сгинет в лагерях. Реабилитируют его в 1950-х.
1930-е — время рождения не только лишь «Реквиема». Очередное емкое стихотворение представляет собой воззвание к управляющему катком репрессий.
Подражание армянскому
Я приснюсь для тебя темной овцою
На нетвердых, сухих ногах,
Подойду, заблею, завою:
«Сладко ль ужинал, падишах?
Ты вселенную держишь, как бусу,
Светлой волей Аллаха храним…
Так пришелся ль сынок мой по вкусу
И для тебя, и деткам твоим?»
1937 год
Madame de Lamballe
Прямо перед войной на Ахматову нежданно снизойдет императивное благословение: к печати начнут готовить ее книжки, Альянс писателей воспримет особое постановление «О помощи Ахматовой», ей будет выплачено пособие, увеличена пенсия. В 1940-м ее воспримут в Альянс писателей. По слухам, все это произойдет только по воле Сталина, который поинтересуется судьбой поэтессы — типо его дочь Светлана обожала ее стихи.
В этом же году Ахматова по предложению Алексея Толстого выдвигается на Сталинскую премию по литературе, а в издательстве «Русский писатель» выходит ее сборник стихов «Из 6 книжек». И практически мгновенно ЦК ВКП (б) постановляет изъять книжку за «идеологически вредное, религиозно-мистическое» содержание.
Когда грянула война, Ахматову эвакуировали в Ташкент. «Хлебный город», столица Узбекской ССР, числился не самым нехорошим пт предназначения для эвакуированных (престижнее числилась лишь Алма-Ата, куда высылали служащих киностудий). С наплывом людей все эти городка, вообщем, оказались на грани коллапса. В Ташкенте (и не только лишь там), писала Лидия Чуковская, воровство зополучило страшные размеры, город был переполнен людьми, прибывающих располагали где придется, как можно теснее.
Это было мрачное и голодное время. Но Ахматова была не одна — рядом с ней были верные подруги, Чуковская и Раневская. Вот что о этом времени говорила актриса:
«Впервой, придя к ней в Ташкенте, я застала ее сидящей на кровати. В комнате было холодно, на стенке следы сырости. Была глубочайшая осень, от меня пахло вином.
— Я буду Вашей madame de Lamballe, пока мне не отрубили голову, я истоплю для вас печку.
— У меня нет дров, — произнесла она забавно.
— Я их украду!
— Если для вас это получится, это будет мило, — ответила она».
Много позднее Ахматова напишет о Ташкенте так:
В ту ночь (то есть темное время суток) мы сошли друг от друга с разума...
В ту ночь (то есть темное время суток) мы сошли друг от друга с разума,
Светила нам лишь наизловещая тьма,
Свое бурчали арыки,
И Азией пахли гвоздики.
И мы проходили через город чужой,
Через дымную песнь и полуночный зной, —
Одни под созвездием Змея,
Посмотреть друг на друга не смея.
То мог быть Стамбул либо даже Багдад,
Но, как досадно бы это не звучало! не Варшава, не Ленинград,
И горьковатое это несходство
Душило, как воздух сиротства...
1959 год
Погибель Сталина
Когда Льва призвали в армию, он находился в Туруханске, уже не зэк, но все еще не способный свободно определять свою судьбу участник геологических экспедиций. На дворе — 1944-й. Он дошел до Берлина и возвратился с домой невредимым. Ахматова встретила отпрыска с войны тепло — они все поселились в Фонтанном доме. Анна вновь стала печататься, получать пенсию, Лев получал высшее образование.
Идиллия продлилась совершенно недолго. В 1946-м вышло постановление ЦК ВКП (б) «О журнальчиках "Звезда" и "Ленинград"», позднее Андрей Жданов прочитал уничижительный доклад о ее творчестве. Ахматова лишилась всех льгот. За ней установили слежку. «В саду под моим окном поставили лавку, и на ней круглые сутки дежурили агенты», — вспоминала Ахматова. Монумент с данной для нас цитатой по сей денек стоит во дворе Фонтанного дома. За ним закрепилось заглавие «Лавка стукача».
Из постановления ЦК ВКП (б) «О журнальчиках "Звезда" и "Ленинград"»
Журнальчик «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна русской общественности. Ахматова является обычной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старенькой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, «искусстве для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в русской литературе. (...)
ЦК отмечает, что в особенности плохо ведется журнальчик «Ленинград», который повсевременно предоставлял свои странички для пошлых и клеветнических выступлений Зощенко, для пустых и аполитичных стихотворении Ахматовой. Как и редакция «Звезды», редакция журнальчика «Ленинград» допустила большие ошибки, опубликовав ряд произведений, проникнутых духом низкопоклонства по отношению ко всему зарубежному. Журнальчик напечатал ряд неверных произведений («Вариант над Берлином» Варшавского и Реста, «На заставе» Слонимского). В стихах Хазина «Возвращение Онегина» под видом литературной пародии дана инсинуация на современный Ленинград. В журнальчике «Ленинград» помещаются в большей степени малосодержательные низкопробные литературные материалы.
Как могло случиться, что журнальчики «Звезда» и «Ленинград», издающиеся в Ленинграде, городе-герое, известном своими передовыми революционными традициями, городке, постоянно являвшемся рассадником передовых мыслях и передовой культуры, допустили протаскивание в журнальчики чуждой русской литературе безыдейности и аполитичности? (...)
А еще через три года Льва арестовали в 3-ий раз. Приговор — 10 лет исправительно-трудовых лагерей. В том же году был арестован Пунин.
Ахматова опять пробовала вынуть отпрыска и вновь неудачно. Создание цикла стихов «Слава миру!» было попыткой показать русской власти лояльность. Цикл этот, писала Чуковская, «написан Ахматовой как "прошение на высочайшее имя", это поступок отчаяния». В 1950-м угроза ареста нависла уже над поэтессой — о этом перед Сталиным ходатайствовал министр госбезопасности СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии) Виктор Абакумов. Но разрешения он не получил.
«О необходимости ареста поэтессы Ахматовой»
Докладываю, что МГБ СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии) получены агентурные и следственные материалы в отношении поэтессы АХМАТОВОЙ А.А., свидетельствующие о том, что она является активным противником русской власти.
АХМАТОВА Анна Андреевна, 1892 года рождения, российская, происходит из дворян, беспартийная, проживает в Ленинграде. Ее 1-ый супруг, поэт-монархист ГУМИЛЕВ, как участник белогвардейского комплота в Ленинграде, в 1921 году расстрелян органами ВЧК.
Говоря о следующей собственной криминальной связи с АХМАТОВОЙ, арестованный ПУНИН показал, что АХМАТОВА продолжала вести с ним неприятельские беседы, во время которых высказывала злостную инсинуацию против ВКП(б) и Русского правительства.
ПУНИН также показал, что АХМАТОВА воинственно встретила Постановление ЦК ВКП(б) «О журнальчиках "Звезда" и "Ленинград"», в каком было подвергнуто справедливой критике ее идеологически вредное творчество.
Это подтверждается и имеющимися агентурными материалами. Так, источник УМГБ Ленинградской области донес, что АХМАТОВА, в связи с Постановлением ЦК ВКП(б) «О журнальчиках "Звезда" и "Ленинград"», заявляла: «Бедные, они же ничего не знают либо запамятовали. Ведь все это уже было, все эти слова были сказаны и пересказаны, и повторялись из года в год… Ничего новейшего сейчас не сказано, все это уже всем понятно. Для Зощенко это удар, а для меня лишь повторение когда-то выслушанных нравоучений и проклятий».
5 марта 1953 года народу было объявлено о погибели вождя. С того времени Ахматова любой год праздновала освобождение страны (и самой себя) от власти деспота. А для тех, кто со значимостью и торжественностью действия был не согласен, поэтесса предназначила последующие строчки:
Заступникам Сталина
Это те, что орали: «Варраву
Отпусти нам для праздничка», те,
Что повелели Сократу отраву
Пить в тюремной глухой тесноте.
Им бы тот же вылить напиток
В их невинно клевещущий рот,
Сиим милым любителям пыток,
Знатокам в производстве сирот.
1962 год
Отмечать 5 марта Ахматова будет любой год все следующие 12 лет прямо до собственной погибели.
За крайнее отведенное ей десятилетие она успеет неописуемо много. Воссоединится с отпрыском, которого высвободят в 1956-м, а потом, прямо перед гибелью, навечно рассорится с ним. Окончит и выпустит в самиздате «Реквием». Допишет «Поэму без героя», собственный самый монументальный труд, монумент Серебряному веку, работа над которым продолжалась несколько десятилетий. Посетит Англию, где получит диплом знатного доктора Оксфордского института.
Из жизни она уйдет в эту же судьбоносную дату — 5 марта 1966-го в санатории «Подмосковье» в Домодедове. Предпосылкой погибели станет сердечная дефицитность Дата ее погибели сейчас — Денек памяти Анны Ахматовой.
***
Анна Ахматова — величайшая поэтесса Серебряного века, в чьей поэзии отразилась ни много ни не много совесть целой эры. Ее судьба — это нелегкий путь через пожар революций, войн и репрессий. Ее личное горе — аресты отпрыска, расстрел супруга, травля властей — соединилось с катастрофой целого народа.
Ахматова навечно остается в российской поэзии голосом, который был способен выразить самое заветное в годы, когда выражать что-либо было небезопасно для жизни. Ее «Реквием» стал камертоном страданий миллионов, запечатлев в слове то, что нереально было сказать вслух. Это не попросту монумент жертвам террора, но душераздирающий вопль мамы, ставший эмблемой если не сопротивления, то протеста.
Сейчас творчество Ахматовой — не только лишь классика российской поэзии, да и прямое напоминание о том, что искусство переживает деспотов. В мире, где беспощадность раз за разом продолжает кидать вызов человечности, ее стихотворения напоминают о достоинстве, стойкости, праве на внутреннюю свободу даже в самых несвободных обстоятельствах. Слово способно противостоять ужасу и забвению — это обосновала Анна Ахматова.
