Пациенты, пережившие состояние комы, нередко ведали, что лицезрели похожий сон: черный тоннель, дальний свет, время от времени близких людей, которые дежурили у их кровати. Ученые склонны списывать эти видения на необыкновенную активность мозга (центральный отдел нервной системы животных и человека) и вспышки сознания. Доктор Эбен Александер, нейрохирург с 25-летним стажем, доктор, преподававший в Гарвардской мед школе и остальных больших американских институтах, в итоге бактериального менингита на семь дней впал в кому. А когда вышел из нее, то тщательно обрисовал то, что узрел на той стороне земной жизни. Видения были таковыми близкими к реальности и достоверными, что доктор счел своим долгом поведать о их широкой аудитории. Так возникла книжка «Подтверждение Рая. Настоящий опыт нейрохирурга». С разрешения издательства «Центрполиграф» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.
Окончание
Всякий раз, когда я опять оказывался в темной Стране Червя, мне удавалось вспомянуть красивую Струящуюся Мелодию, открывавшую доступ во Врата и Средоточие. Я провел много времени — которое странноватым образом ощущалось как его отсутствие — в обществе моего ангела-хранителя на крыле бабочки и целую вечность впитывал познания, исходящие от Создателя и Шара света в глубине Средоточия.
В которой-то момент, приблизившись к Воротам, я нашел, что не могу в их войти. Струящаяся Мелодия — бывшая моим пропуском в высшие миры — больше не вела меня туда. Врата Рая оказались закрыты.
Как обрисовать, что я ощутил? Вспомяните случаи, когда вы испытывали разочарование. Итак вот, все наши земные расстройства на самом деле являются вариантами единственно принципиальной утраты — утраты Рая. В тот денек, когда передо мной закрылись Врата Рая, я испытал ни с чем не сравнимую, неописуемую горечь и печаль
Хотя там, в высшем мире, находятся все людские эмоции (Эмоции отличают от других видов эмоциональных процессов: аффектов, чувств и настроений), они неописуемо поглубже и посильнее, наиболее всеобъятные — они, так сказать, не только лишь снутри тебя, да и снаружи. Представьте, что всякий раз, когда у вас тут, на Земле, изменяется настроение, то вкупе с ним изменяется и погода. Что ваши слезы вызывают мощнейший ливень, а от вашей радости одномоментно исчезают облака. Это даст для вас отдаленное представление о том, как масштабно и действенно происходит там изменение настроения.
Что все-таки касается наших понятий «снутри» и «снаружи», то там они просто неприменимы, ибо там не существует подобного разделения.
Словом, я опустился в нескончаемую скорбь, которая сопровождалась понижением. Я спускался через большенные слоистые облака. Вокруг слышался шепот, но я не разбирал слов. Потом я понял, что меня окружают коленопреклоненные существа, которые образуют тянущиеся вдаль одна за иной арки. Памятуя о этом на данный момент, я понимаю, что делали эти чуть видимые и ощущаемые сонмы ангелов, цепочкой протянувшиеся в мгле ввысь и вниз.
Они молились за меня.
У двоих из их были лица, которые я вспомянул позже. Это были лица Майкла Салливана и его супруги Пейдж. Я лицезрел их лишь в профиль, но, когда опять сумел гласить, сходу именовал их. Майкл находился в моей палате, непрестанно читая молитвы, но Пейдж там не появлялась (хотя тоже молилась за меня).
Эти молитвы дали мне сил. Может быть, потому, как ни горько мне было, я ощутил необычную уверенность, что все будет отлично. Эти бесплотные существа знали, что я переживаю перемещение, и пели и молились, чтоб меня поддержать.
Меня несло в неизвестное, но к этому моменту я уже знал, что больше не останусь один. Это мне обещали моя красивая спутница на крыле бабочки и нескончаемо любящий Бог. Я твердо знал, что, куда бы с этого момента ни направился, Рай пребудет со мной в виде Создателя, Ома, и в виде моего ангела — Девицы на Крыле Бабочки.
Я ворачивался вспять, но я не был одинок — и знал, что больше никогда не почувствую себя одиноким
6 лиц
Когда я опустился в Страну Червя, то, как постоянно, из мутной грязищи возникли... не животные рожи, а лица людей.
И эти люди очевидно что-то гласили.
Правда, я не мог разобрать слов. Это было похоже на старенькые мульты про Чарли Брауна, когда взрослые молвят, а вы слышите лишь нечленораздельные звуки. Памятуя о этом потом, я сообразил, что из всех этих лиц вызнал лишь пятерых. Это были Сильвия, Холли, ее сестра Пегги, Скотт Уэйд и Сьюзен Рейнтьес. Из их в крайние часы в моей палате не было лишь Сьюзен. Но по-своему она тоже находилась рядом со мной, так как в ту ночь (то есть темное время суток), как и в предшествующую, посиживала у себя дома в Чэпел-Хилл и усилием воли внушала мне свое присутствие.
Позже я недоумевал, почему в этом огромном количестве лиц я не узрел маму и сестер, которые всю недельку посиживали рядом со мной и с любовью держали мою руку. У матери был усталостный перелом стопы, так что она передвигалась лишь с палочкой, но все равно с ревностью дежурила около меня. Также со мной постоянно были Филлис, Бетси и Джеан. Но в ту последнюю ночь (то есть темное время суток) они не дежурили. Короче, я помнил лица лишь тех, кто на физическом уровне находился в моей палате на седьмое утро моей комы либо намедни вечерком.
Когда совершался мой спуск, я никого из их не мог именовать по имени. Просто я знал, быстрее, ощущал, что почему-либо они мне весьма важны.
К одному из этих лиц меня в особенности тянуло. Оно сделалось притягивать меня. В один момент, каким-то толчком, чудилось отразившимся на всем хороводе туч и молящихся ангелов, мимо которых я спускался, я понял, что ангелы Ворот и Средоточия — которых я, по-видимому, навечно полюбил — были не единственными знакомыми мне созданиями. Я знал и обожал существа, находящиеся подо мной — в том мире, к которому я стремительно приближался. Существа, о которых до того момента совершенно не помнил.
Это понимание сосредоточилось на 6 лицах, в особенности на одном из их. Оно было весьма близким и знакомым. С удивлением и практически ужасом я сообразил, что это лицо принадлежало человеку, которому я весьма нужен. Что этот человек никогда не оздоровеет, если я уйду. Если я его покину, он будет нестерпимо мучиться от утраты, как мучился я, когда передо мной закрылись Врата Рая. Это было бы предательством, которое я не мог совершить.
Ранее момента я был волен. Я путешествовал через миры тихо и беззаботно, совсем не заботясь о этих людях. Но я этого не стыдился
Даже находясь в Средоточии, я не испытывал никакой волнения и вины за то, что оставил их понизу. 1-ое, что я усвоил, когда летел с Женщиной на Крыле Бабочки, была идея: «Ты не можешь создать ничего дурного».
Но на данный момент было по другому. Так по другому, что 1-ый раз за все путешествие я испытал реальный кошмар — не за себя, а за этих шестерых, в индивидуальности за этого человека. Я не мог сказать, кто он, но знал, что он весьма важен для меня.
Его лицо приобретало все огромную отчетливость, и, в конце концов, я узрел, что оно — другими словами он — молится, чтоб я возвратился, не побоялся совершить страшный спуск в нижний мир, чтоб опять оказаться с ним. Я как и раньше не разбирал его слов, но каким-то образом сообразил, что у меня есть залог в этом нижнем мире.
Это означало, что я возвратился. У меня были тут связи, которые я был должен уважать. Чем яснее становилось притягивавшее меня лицо, тем отчетливее я понимал собственный долг. Приблизившись еще более, я вызнал это лицо.
Лицо малеханького мальчугана.
Крайняя ночь (то есть темное время суток). 1-ое утро
Перед тем как начать разговор с медиком Уэйдом, Холли повелела Бонду ожидать в коридоре, не хотя, чтоб он услышал разговор о моем состоянии. Но Бонд это ощутил, тормознул у дверей кабинета и услышал довольно, чтоб осознать настоящее положение дел — что папа больше никогда к нему не возвратится.
Бонд забежал в палату и кинулся к моей кровати. Рыдая, он стал целовать меня в лоб и разглаживать по плечам. Потом приподнял мне веки и произнес, смотря в мои пустые глупые глаза:
«Папочка, ты выздоровеешь, все будет отлично». Опять и опять он повторял эти слова с детской верой, что если произнесет это заклинание много раз, то оно осуществится
Тем временем, сидя в кабинете доктора Уэйда, Холли пробовала осмыслить все, что он ей разъяснял.
В конце концов, она произнесла:
— Думаю, мне необходимо позвонить Эбену в институт и попросить его срочно приехать.
Доктор Уэйд не стал ее отговаривать.
Холли отошла к большому окну, выходящему на омытые дождиком и сияющие горы, достала мобильный телефон и набрала номер Эбена.
В это время Сильвия произнесла:
— Подожди, Холли. Дай мне заглянуть к нему снова.
Сильвия вошла в палату и тормознула у кровати, рядом с которой посиживал Бонд и молчком гладил меня по руке. Сильвия осторожно взяла мою руку и тоже нежно погладила ее. Как и всю недельку, моя голова была слегка повернута набок. Всю недельку люди смотрели на мое лицо, особо не вглядываясь. Веки мне поднимали лишь тогда, когда доктора инспектировали, не расширятся ли зрачки, реагируя на свет, либо когда Холли либо Бонд, вопреки распоряжению медиков, упрямо делали это и лицезрели мои мертвенные, направленные в различные стороны, как у разбитой куколки, глаза.
Но на данный момент Сильвия и Бонд вглядывались в мое лицо, решительно отказываясь поверить в то, что гласил доктор. Поэтому что кое-что вышло.
Глаза мои раскрылись.
Сильвия вскрикнула. Позже она гласила, что испытала истинное потрясение от моего взора. Это был не взор взрослого человека, очнувшегося опосля долговременной комы, а новорожденного малыша, который в первый раз лицезреет мир.
По-своему она была права.
Оправившись от шока, Сильвия сообразила, что меня что-то волнует. Она ринулась в кабинет, где Холли стояла у окна и разговаривала с Эбеном.
— Холли! Холли! Он пришел в себя! Пришел в себя! Скажи Эбену, что его папа ворачивается
Холли ошеломленно уставилась на Сильвию, потом произнесла в телефон:
— Эбен, я перезвоню для тебя. Он... Папа ворачивается... к жизни.
Холли поначалу шагом, а потом бегом направилась к палате, за ней торопился доктор Уэйд. Вправду, я вертелся на кровати. И делал это полностью осознанно, меня очевидно что-то волновало. Доктор Уэйд сходу сообразил, в чем дело: у меня в горле была дыхательная трубка. Больше она была мне не нужна, так как мой организм вправду возвратился к жизни.
Он наклонился, перерезал удерживающую ленту и осторожно извлек трубку из моего гортани.
Я поперхнулся, делая 1-ый за семь дней самостоятельный вздох, позже произнес:
— Благодарю вас.
Тем временем, входя в лифт с матерью, сидевшей в кресле на колесиках, Филлис все задумывалась о радуге. Они вошли в палату, и Филлис чуть не свалилась, не веря своим очам.
Сидя в кровати, я повстречал ее взор. Бетси прыгала от радости. Сестры обнялись и расплакались. Позже Филлис подошла поближе и заглянула мне в глаза.
Я поглядел на нее, потом на других.
Ко мне сбежались все мои родственники, докторы и медсестры. Они смотрели на меня во все глаза, практически лишившись дара речи, а я тихо и отрадно улыбался им.
— Все отлично! — произнес я, весь светясь радостью. Я всматривался в их лица, сознавая божественное волшебство нашего существования. — Не беспокойтесь, все отлично, — повторял я, успокаивая их
Эбен Александер
Позже Филлис гласила, что у нее сложилось воспоминание, как будто я передавал им важную правду, внушенную мне выше, что мир таковой, каким он и должен быть, что нам нечего страшиться.
И призналась, что, когда кое-чем расстроена, нередко вспоминает этот момент и находит утешение в сознании, что мы никогда не будем одинокими.
Совсем осознав, где нахожусь, я задал вопрос:
— Что вы тут делаете?
На что Филлис ответила:
— Это ты что тут делаешь?
Пер. с англ. Л. Игоревского
