В протяжении большой части ХХ века российская литература представляла собой реку, питающуюся из 3-х источников: русской официальной словесности, подпольного самиздата и тамиздата, другими словами текстов российского зарубежья. Создатели всякого имели свою иерархию, а их произведения цензурировались согласно идейным задачкам. Южноамериканский славист Яков Клоц в собственной книжке «Тамиздат» прослеживает историю литературных связей, установившихся вопреки металлическому занавесу меж издателями, критиками, читателями на Западе и создателями в СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии). С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» «Лента.ру» публикует фрагмент книжки о том, как в Русской Рф увидела свет повесть Александра Солженицына «Один денек Ивана Денисовича».
«Один денек Ивана Денисовича» Александра Солженицына дома и за границей
В период оттепели битва за то, чтоб отдать глас жертвам ГУЛАГа, развернулась снутри страны, делая тривиальной зависимость тамиздата как практики и института от политического и культурного атмосферного климата в Рф. Начавшись с «секретного доклада» Хрущева в 1956-м и кампании по десталинизации, эта битва достигнула наибольшего напряжения опосля XXII съезда партии в октябре 1961 года и увенчалась публикацией повести Александра Солженицына «Один денек Ивана Денисовича» в прогрессивном русском журнальчике «Новейший мир» на последующий год.
Официальная публикация этого сенсационного текста стала переломным моментом для российской литературной культуры как в Рф, так и за границей — собственного рода точкой пересечения госиздата, самиздата и тамиздата. (…)
(…) Прорвавшись в официальную советскую прессу, повесть Солженицына не только лишь «освободила» огромное количество остальных рукописей на ту же тему, написанных до либо опосля «Ивана Денисовича», да и невольно закрыла им путь к публикации на родине, вытеснив их из официального литературного поля поначалу в подполье, а потом за предел, в тамиздат.
Неоспоримый фуррор Солженицына, смогшего пробиться к широкому русскому читателю, но не имевшего способности поведать всю правду о лагерях, был почти во всем предопределен наружным соответствием его текста канонам соцреализма и русской мифологии в целом.
Ключ к разгадке фуррора «Ивана Денисовича» заключался не столько в теме повести, как принято было мыслить, а в беспроигрышном сочетании общественного и аллегоричного, равно как и в стратегии создателя и его приверженцев, благодаря которой повесть стала подходящей для публикации, а публикация — вероятной.
Под знаком Солженицына (1961–1962)
Жизнь самого известного солженицынского героя оказалась еще длиннее 1-го денька — денька, который был должен вобрать в себя весь его десятилетний лагерный срок:
Таковых дней в его сроке от звонка до звонка было три тыщи 600 50 три. Из-за високосных годов — три денька излишних набавлялось…
Она растянулась за границы эры, уместившейся в этот обычный денек из жизни обычного заключенного, загаданный сразу как художественный образ и как документальное свидетельство.
Иван Денисович Шухов, прошлый крестьянин и боец Красноватой армии, «родился» в заключении в 1951 году, когда его создатель еще сам отбывал срок в Экибастузском лагере для политических заключенных на севере Казахстана. Шухов, ушедший на фронт в 1-ый же денек войны и приговоренный к 10 годам лагерей за то только «грех», что попал в плен к германцам, стал перед читателями на страничках одиннадцатого номера «Новейшего мира» 17 ноября 1962 года. Корней Чуковский именовал его возникновение «литературным чудом».
Русский писатель и поэт, основной редактор журнальчика «Новейший мир» Александр Твардовский
Случиться этому чуду посодействовали до этого всего основной редактор журнальчика Александр Твардовский, Лев Копелев и Раиса Орлова, передавшие Твардовскому рукопись Солженицына через их общую знакомую и редактора Анну Берзер, также личный ассистент Хрущева Владимир Лебедев, согласившийся ознакомить первого секретаря с сиим необыкновенным текстом, и, в конце концов, сам Хрущев, давший личное разрешение на публикацию. В интервью Би-би-си, приуроченном к двадцатилетию «Ивана Денисовича», Солженицын гласил о этом историческом моменте как о явлении быстрее физического, нежели историко-литературного порядка:
Напечатание моей повести в Русском Союзе, в 62-м году, подобно явлению против физических законов, как если бы, к примеру, предметы стали сами подниматься от земли наверх либо прохладные камешки стали бы сами греться, накаляться до огня. Это нереально, это совсем нереально
И все таки, каким образом публикация «Ивана Денисовича» на родине оказалась вероятной и почему конкретно тогда? И почему для остальных нонконформистских создателей публикация в Рф произведений на ту же тему в этот же период стала, напротив, неосуществимой?
Александр Солженицын в сентябре 1962 года
Кроме фуррора снутри страны, публикация «Ивана Денисовича» на родине положила начало практически непрерывному сгустку контрабандных рукописей из Русского Союза на Запад. Уже само количество этих рукописей дозволяет гласить о том, что тамиздат как мост меж «2-мя русскими литературами» (на родине и за границей) и как орудие на литературных фронтах прохладной войны по-настоящему сформировался не опосля 1957 года, когда в Италии вышел «Доктор Живаго» Пастернака, а четыре года спустя, опосля публикации «1-го денька Ивана Денисовича» в Рф.
Не случись это, — признавался Солженицын много лет спустя, — случилось бы другое, и худшее: я послал бы фотопленку с лагерными вещами — за границу, под псевдонимом Степан Хлынов, как она уже и была заготовлена
При таком сценарии чуть ли бы удалось достигнуть такового же эффекта, к какому привел выход «Ивана Денисовича» на родине. Что рукопись Солженицына не утекла за предел, пролежав в редакции «Новейшего мира» практически год до публикации в ноябре 1962-го, по словам создателя, волшебство «не наименьшее, чем само напечатание в СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии)».
Вообщем, скоро остальные книжки самого Солженицына, в том числе романы «Раковый корпус» и «В круге первом», также основной его труд «Архипелаг ГУЛАГ» пришлось тайком вывозить из Рф для публикации за рубежом. Но сначала 1960-х годов конкретно полуграмотному крестьянину Ивану Денисовичу доверили священную цель — в первый раз затронуть тему ГУЛАГа. Если перенести известный афоризм XIX века в русский контекст, вся лагерная российская литература вышла из солженицынской фуфайки.
По словам Владимира Войновича, тоже прибегшего к метафоре из области физики, в 1961-1962 годах действия разворачивались будто бы по закону маятника:
Сталинский террор был одной стороной амплитуды, хрущевская оттепель приближалась к иной. <…> В 1962 году он [маятник] еще двигался в сторону либерализации, но весьма было похоже, что скоро дойдет до максимума, а пределом, может быть, и станет — если будет написано — антисталинское сочинение Солженицына. Так и случилось
Размах этого маятника был воистину беспримерным. 17-31 октября 1961 года состоялся XXII съезд КПСС, где Хрущев в первый раз с 1956 года на публике осудил Сталина. 10 ноября 1961 года Раиса Орлова, супруга Льва Копелева, в редакции «Новейшего мира» передала Анне Берзер рукопись за подписью «А. Рязанский» (Солженицын тогда еще жил в Рязани, где работал учителем в школе).
Озаглавлена она была лагерным номером Ивана Денисовича — Щ-854. Рукопись представляла собой «облегченный» вариант необычного текста, несколько ранее в том же году отцензурированного самим создателем. 8 декабря 1961 года, когда Твардовский в конце концов возвратился из отпуска, Берзер в обход помощников головного редактора передала ему лично две рукописи: «Щ-854» Солженицына-Рязанского и «Софью Петровну» Лидии Чуковской. Если создатель 2-ой рукописи в представлении не нуждалась (отца Чуковской, известного критика, переводчика и детского писателя, знали все), то рукопись Солженицына редактору представили как «весьма народную вещь», «лагерь очами мужчины».
Как писал Солженицын, «в 6 словах недозволено было попасть поточнее в сердечко Твардовского», поэтому что «к этому мужчине Ивану Денисовичу не мог[ли] остаться флегмантичны верхний мужчина Александр Твардовский и верховой мужчина Никита Хрущев».
Твардовский прочитал рукопись за ночь (то есть темное время суток). На последующий денек Копелев сказал Солженицыну в Рязань телеграммой: «Александр Трифонович восхищен статьей» (сиим кодовым словом они называли рукопись)
11 декабря 1961 года Солженицыну исполнилось 40 три года. Конкретно в этот денек он получил от Твардовского телеграмму с приглашением приехать в Москву — с условием, что все расходы покроет редакция. На последующий денек они повстречались в редакции «Новейшего мира» и подписали контракт, при этом один лишь аванс, приобретенный Солженицыным, превосходил сумму его заработной платы за два года работы школьным учителем. (По пути в редакцию Солженицын «суеверно задержался около монумента Пушкину»: «…частично поддержки просил, частично обещал, что путь собственный понимаю, не ошибусь».) Хотя Твардовский предупредил создателя, что гласить о публикации как о деле решенном пока рано, уже при первой их встрече некие исправления были внесены в и так «облегченную» версию «Щ-854», включая заглавие, на подмену которого Солженицын, пусть и нехотя, обязан был согласиться.
За девять месяцев Твардовский заручился поддержкой таковых видных литераторов, как Корней Чуковский, Самуил Маршак, Константин Паустовский и Константин Симонов, — и это далековато не полный перечень. 6 августа 1962 года рукопись с приложенным к ней вступлением Твардовского и его личным письмом Хрущеву передали Владимиру Лебедеву, ассистенту первого секретаря, который 15 сентября известил Твардовского, что Хрущев разрешил публикацию, но официального решения придется подождать еще месяц, пока не соберется Президиум Верховного Совета.
20 октября Хрущев принял Твардовского и сказал ему о подходящем финале дела, добавив, что текст показался ему необыкновенным, но повесть не оставила у него томного чувства, хотя в ней и много горечи:
«Я считаю, эта вещь оптимистическая», — заключил 1-ый секретарь.
15 ноября 1962 года Твардовский получил сигнальный экземпляр одиннадцатого выпуска «Новейшего мира», а еще через два денька вышел «Один денек Ивана Денисовича», сопровождаемый полной одушевления рецензией Константина Симонова «О прошедшем во имя грядущего» в газете «Известия».
Выпуск «Новейшего мира» был отпечатан тиражом 96 900 экземпляров, при этом две тыщи из их выслали в Кремль для раздачи участникам пленума ЦК, который был должен начаться через некоторое количество дней. Еще 25 000 экземпляров допечатали по запросу Верховного Совета. Сначала последующего года повесть вышла 2-мя отдельными изданиями — в 700 000 и в 100 000 экземпляров. Когда Солженицын попал в немилость и в феврале 1974 года был отправлен из Рф, все издания «Ивана Денисовича», как и остальных его произведений, изъяли из официального воззвания.
Александр Солженицын во время собственной первой пресс-конференции на Западе опосля высылки из Рф в марте 1974 года
Но в 1962 году практически миллионного тиража не хватало, чтоб удовлетворить спрос русских читателей, принявшихся перепечатывать официально размещенный текст «Ивана Денисовича» на собственных пишущих машинах
Несмотря на громкий фуррор, атмосфера, сделанная публикацией повести Солженицына, не выдержала и 2-ух недель: 1 декабря 1962 года состоялось известное посещение Хрущевым выставки авангардных живописцев в столичном Манеже, где его заявления, равносильные погрому, возвестили и о начале конца самой оттепели.
Основной редактор газеты «Правда» Павел Сатюков, секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев, президент Академии художеств СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии) Владимир Серов и член политбюро ЦК КПСС Миша Суслов (слева вправо на первом плане) на выставке художников-авангардистов студии «Новенькая действительность» в Манеже, приуроченной к 30-летию столичного отделения Союза живописцев СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии), 1 декабря 1962 года
Осыпая бранью живописцев и их полотна («ишак хвостом мажет лучше» — фраза, запомнившаяся Эрнсту Неведомому), Хрущев ссылался на «Ивана Денисовича» как эталон для русского художника:
«Вот художественное произведение литературы, ведь вот написал Солженицын о страшных вещах, но он написал с позиций, зовущих к жизни. Вот осужденный, время кончилось, а у их еще разведен раствор и он не израсходован; зовут уходить, а он гласит: как пойдем, все погибнет, давайте используем все, а позже уйдем. Это человек, который незаслуженно осужден, отторгнут, над которым глумятся, а он задумывается о жизни, о растворе. За каким чертом ему этот раствор, когда его самого превратили в раствор. Вот произведение, описывающее о страшных вещах, о несправедливости к человеку, и этот человек платит хорошем. Но он не для тех делал, которые так поступили с ним, а он делал для грядущего, он жил там как заключенный, но он глядел очами на будущее»
Отзыв Никиты Хрущева на «Один денек Ивана Денисовича»
Хрущева, отождествившего создателя с измышленным персонажем, обворожил обычной крестьянин Иван Денисович, в каком он лицезрел союзника в борьбе со сталинизмом. 17 декабря 1962 года, через месяц опосля публикации «Ивана Денисовича» в «Новеньком мире», Солженицына пригласили на встречу Хрущева с интеллигенцией в Кремле как «головного именинника», хотя его волновало, что опосля выпада против живописцев в Манеже «инерция общего поворота позже захлестнет и лагерную литературу». И вправду — опосля последующей встречи партийного управления с интеллигенцией в марте 1963 года и пленума ЦК по вопросцам идеологии и культуры в июне тема ГУЛАГа вновь оказалась под запретом в русской печати. 14 октября 1964 года Хрущева сместили, и оттепель сменилась застоем.
Александр Солженицын по прибытии в Цюрих опосля того, как его лишили русского гражданства опосля публикации «Архипелага ГУЛАГа»
Перевод с британского Татьяны Пирусской
