09:10, 24 июля 2025
Наша родина первых десятилетий ХХ века была богата на самых различных ярких персонажей — выдумщиков, смутьянов, авантюристов, творцов. Александр Блок выделялся даже на этом ярком фоне — и собственной поэзией, по размаху амбиций сопоставимой с наследием Пушкина, и необыкновенными взорами на жизнь, и эффектной, одномоментно очаровывающей окружающих наружностью. Выразительной, небанальной, но трагичной вышла и судьба поэта, о котором ведает материал «Ленты.ру» из цикла «Жизнь восхитительных людей».
Февраль 1919-го, Петроград. Красноватый террор держит в ужасе, в общем-то, всех от мала до велика. На улицах — расстрелы и перестрелки, в домах — аресты. Тени вчерашних интеллигентов, офицеров, дворян бродят по разбитым улицам, пугаясь всякого шороха.
К для себя домой опосля вечерней прогулки ворачивается поэт Александр Блок — так прогрессивно воспевший революцию в собственной поэме «Двенадцать», что его сейчас понимает вся читающая страна. Он высок, держится прямо, но бледен и худощав — сказываются болезнь и голод. В собственной квартире Блок застает комиссара и конвоира. Те разбрасывают по полу книжки. Обыск. Арест. Поэта везут на Гороховую, где он ожидает допроса до последующего утра.
Юный следователь заявляет, что Блок арестован как участник комплота левых эсеров. Поэта посылают на «чердак», где он проводит денек в камере, ночуя на одной кровати еще с одним задержанным.
Будят в два часа ночи — новейший допрос…
Естественно, обвинения в сотрудничестве с эсерами смехотворны. По тому же подозрению в Петрограде задержаны писатели Алексей Ремизов и Евгений Замятин, живописец Кузьма Петров-Водкин и почти все остальные видные представители интеллигенции, адреса и фамилии которых следователи нашли в записной книге литератора Иванова-Разумника, также подозреваемого в сговоре.
На Гороховой Александр проводит всего день — хохот по сопоставлению с почти всеми из тех, кому подфартило меньше. Поэту посодействовало заступничество Анатолия Луначарского. Кажется, ничего ужасного не случилось: живой, руки-ноги целы. Но в письме, которое он пишет по возвращении домой, Блок сетует на «какую-то глубокую вялость, доходящую до апатии (от греч. бесстрастность, состояние отрешенности)».
Зинаида Гиппиус, еще одна колоритная писательница Серебряного века, говоря о Блоке, выделяла в нем две черты — трагичность и незащищенность. «От чего же? Да от всего: от самого себя, от остальных людей, от жизни и от погибели. Но как раз в данной нам трагичности и незащищенности лежала и основная соблазнительность Блока».
О соблазнительности Блока можно писать целые трактаты. Чем все-таки этот поэт захватил сердца миллионов?
«Установился культ малыша»
Род Блоков был германским — один из протцов поэта происходил из Мекленбурга, а в Россию приехал для службы при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Отец Саши Александр Львович, потомственный дворянин и юрист, преподававший в Варшавском институте, был личностью, мягко сказать, разноплановой. Создатель философских трактатов и владелец экстраординарно острого мозга, он мучился чуток ли не параноидальной скупостью. Жена Александра Андреевна позже признавалась, что супруг в сути морил ее голодом, да к тому же избивал, даже во время беременности.
Рождать Александра приехала в Санкт-Петербург к семье. Переводчица и литератор, она происходила из ученого рода, а ее отец, именитый ботаник, служил ректором Санкт-Петербургского института. Увидев, в котором положении оказалась дочь, ее предки без звучных общественных скандалов разъединили семейную пару. Развод был получен уже опосля рождения Александра Александровича, показавшегося на свет в ноябре 1880-го. Но отец в жизни мальчугана большенный роли не играл. С самого рождения Саша был окружен женской заботой. Кроме души в нем не чаявшей мамы, за ним ухаживали бабушка, прабабушка и три тетки.
Одна из их, Мария Бекетова, потом стала его биографом. По ее словам, опосля возникновения Блока на свет «в доме установился культ малыша», а сам Саша стал средоточием жизни всей семьи.
Его любили все, начиная с прабабушки и кончая старенькой няней, которая нянчила его 1-ое время. О мамы нечего и гласить. Скоро опосля рождения Саши из-за границы возвратилась его тетка Екатерина Андреевна. Она обожала Сашу с некий исключительной нежностью. Он оставался ее кумиром до конца ее короткой жизни
Придумывать Блок, по своим же оценкам, начал уже в пятилетнем возрасте. Этому содействовала семья, которая «обожала и соображала слово». Любовь эта видна и в ранешних стихотворениях малыша:
«Жил на свете котик милый,
Повсевременно был невеселый, —
Отчего — никто не знал,
Котя это не произнес».
Молодой поэт, которому еще не исполнилось и 10 лет, уже издавал вкупе с домашними самодельный журнальчик «Вестник», а скоро обзавелся и первой официальной публикацией в одном из детских изданий. Патриотическое стихотворение о разгромленной шведской армии, написанное под впечатлением от творчества Пушкина, было написано с сохранением авторской пунктуации и орфографии и именовалось «Палтава».
Детство Блока проходило в усадьбе Шахматово в летнюю пору и в Санкт-Петербурге в зимнюю пору. Время от времени мальчугана брали в путешествия по Европе. Когда Александру было девять, его мама вышла замуж повторно — за поручика лейб-гвардии Франца Кублицкого-Пиоттуха, и семья жила в казармах Гренадерского полка. Отчим относился к мальчугану флегмантично и в жизни Саши не участвовал, но молодого поэта это, кажется, совсем не тревожило. Потряхивало в подростковом возрасте его лишь одно — театр.
«Очень ломался, но уже был влюблен»
17-летний Блок грезил стать артистом императорских театров, также пробовал писать пьесы. Его возлюбленным драматургом стал Уильям Шекспир. Ребенок даже выучил назубок несколько монологов из «Ромео и Джульетты». Вообщем, самым возлюбленным героем, трагизм и фаталистичность которого потом переселились во взрослую лирику Блока, был, естественно, Гамлет.
Ну и куда с таковыми вводными без Прелестной Дамы?
Скоро возникла и она. И не последнюю роль в этом сыграл «Гамлет». Правда, тогда Александр еще не сообразил, что перед ним — та.
Дед Блока дружил с Дмитрием Менделеевым, который был частым гостем в Шахматове (имение было приобретено как раз таки по совету величавого химика). Во 2-м браке у Менделеева родились четыре малышей. Старшая дочь Любовь, непременно, сталкивалась с Сашей, который был старше ее на год с маленьким, и уже в малом возрасте неровно к нему дышала. Почему — судить можно по ее описаниям Саши.
«Расист мог бы с наслаждением поглядеть на Блока: он отлично воплощал образ светлокудрого, голубоглазого, стройного, геройского арийца. Строгость манер, их "военность", прямизна выправки, сдержанная манера одеваться и в то же время огромное сознание преимуществ собственного вида и какая-то приподнятая манера себя нести, себя демонстрировать — довершали образ "зигфридоподобия"», — так обрисовывала она суженого в биографии.
Но юный поэт, по ее мемуарам, «исчезал, как опять начинал болтать». Единственную попытку сблизиться с ним 16-летняя девченка предприняла во время любительской постановки, в какой они оба участвовали. Очевидно, это был «Гамлет».
Мы были уже в костюмчиках Гамлета и Офелии, в гриме. Я ощущала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающих ниже колен... Блок в черном берете, колете, со шпагой. Мы посиживали за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок посиживал на нем, как на скамье, у моих ног, поэтому что табурет мой стоял выше, на самом помосте. Мы гласили о кое-чем наиболее личном, чем постоянно, а основное, стршное — я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вкупе, мы были поближе, чем слова разговора. Этот, быть может, десятиминутный разговор и был нашим «романом» первых лет встречи
«Я очень ломался, но был уже жутко влюблен», — такие мемуары о этом моменте оставит в дневниках Саша. Но большенный любовью молодые сердца вспыхнули только через пару лет, когда поэт уже обучался в институте. Блок «безотчетно» поступил на юриста, но скоро сообразил, что эта стезя совсем его не интересует, и перепоступил на историко-филологический факультет. И начал печататься. Конкретно о собственных переживаниях о Любови Блок писал в стихотворении «Предчувствую Тебя» в 1901 году:
«Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Все в виде одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен невыносимо,
И молчком жду, — тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но жутко мне: изменишь вид Ты,
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце обычные черты».
«Навоображали обо мне не плохих вещей»
Блок и Менделеева поженились в 1903 году. Скоро в «Северных цветах» вышел посвященный супруге цикл под заглавием «Стихи о Прелестной Даме». Изданные в 1905 году, они одномоментно сделали Блока пользующимся популярностью поэтом. Вошедшие в сборник произведения он писал с 18 лет (всего лирических произведений за восемь лет у поэта накопилось, по его своим оценкам, около восьми сотен, а в сборник вошла только восьмая часть). Работая над изданием, Александр находился под воздействием мыслях российского философа Владимира Соловьева о нескончаемой женственности как источнике гармонии в мире. Конкретно эту нескончаемую женственность он лицезрел в Любови.
Но Менделеевой такие громозвучные возвышения были чужды — ей хотелось чего-то обычного и приземленного. Она оставляла ему конкретные послания: «Вы смотрите на меня как на какую-то отвлеченную идею; Вы навоображали обо мне всяких не плохих вещей и за данной нам умопомрачительной фикцией, которая жила лишь в Вашем воображении, Вы меня, живого человека, с жив душой, и не увидели, проглядели…»
Вы, кажется, даже обожали — свою фантазию, собственный философский эталон, а я все ожидала, когда же Вы увидите меня, когда поймете, что мне необходимо, чем я готова отвечать искренне… Но Вы продолжали фантазировать и философствовать… Ведь я даже намекала Для вас: «нужно производить»…
Брак Блока и дочери Менделеева вышел не очень счастливым, но смог пережить и большенный кризис, когда страстными эмоциями, переходящими в одержимость, к Любови воспылал товарищ Александра писатель Андрей Белоснежный. Литератор даже желал было вызвать Блока на дуэль, но скандала и смертоубийств в итоге удалось избежать. А Любовь Дмитриевна оставалась рядом с супругом до самой его кончины.
«Умрешь — начнешь снова с начала»
Положение дел в стране тревожило поэта еще до пришествия подлинно огромных исторических событий. Волнения в обществе Александр описывал в 1903 году строками:
— Все ли тихо в народе?
— Нет. Правитель убит.
Кто-то о новейшей свободе
На площадях гласит…
В 1905-м по империи прозвонил 1-ый колокол — грянула 1-ая российская революция. На кризис в стране наложился и кризис увлечений Блока и его мыслях о Прелестной Даме. Сейчас ее пространство заняла «Незнакомка» — и это стихотворение, в каком воспетый поэтом дамский образ ускользает из вида, расхваливали все читавшие его современники. А поэзия Блока перетерпела трансформацию, стала упаднической, декадентской, тревожной. В его текстах возникли мотивы неизбежной катастрофы, буйствующей стихии, снежной вьюги, также ушедших и не вернувшихся кораблей. В 1907 году поэт окончил цикл «Снежная маска», также пьесы «Незнакомка» и «Балаганчик».
2-ая половина 1900-х — это путь Блока от кризиса переосмысления эталонов через отчаяние и упадок к циклу «Родина», в каком главные темы его поэзии отыскали, в конце концов, разрешение. На этом непростом, полном тревог пути Александр пристрастился к алкоголю.
«Так охото закусить удила и пьянствовать», — признавался поэт в летнюю пору 1904-го. «Пишу для тебя совсем нездоровой и измученный пьянством», — обращался он в письме к супруге четыре года спустя. «Дебоширство 27 января — надеюсь — крайнее. О нет: 28 января», — говорит запись в его дневнике в последующем году. «Лежу в постели днем в смертельном страхе и нездоровой от "пьянства" намедни», — записал он еще через пару лет. Свидетельство о пьянстве Блока в собственных воспоминаниях «О том, что лицезрел» сохранил и отпрыск Корнея Чуковского Николай.
Лицо его я запомнил отлично — оно было совершенно такое, как на известном портрете. Он был высок и весьма прямо держался, в шапке, в влажном от дождика макинтоше, блестевшем при ярчайшем свете электронных фонарей Невского. Он начал двигаться вправо, в сторону Адмиралтейства, а мы с отцом влево. Когда мы остались одни, папа произнес мне: «Это поэт Блок. Он совсем опьянен»
Приблизительно в это время Блок пишет одно из собственных самых принципиальных стихотворений. Оно не похоже на прошлые его работы, выдержанные в стиле символизма. Это «Пляски погибели», в которые вошел отрывок «Ночь (то есть темное время суток), улица, фонарь, аптека», ставший ни много ни не достаточно культовым.
«Ночь (то есть темное время суток), улица, фонарь, аптека,
Глупый и мерклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Финала нет.
Умрешь — начнешь снова поначалу
И повторится все, как встарь:
Ночь (то есть темное время суток), ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь».
«Бестолочь идиотическая — война»
Разразилась 1-ая глобальная война, и отношение к ней интеллигенции, в том числе и Блока, было конкретным. «Война — тупость, дрянь», «Бестолочь идиотическая — война», — гласил поэт. Собственному отчиму-военному, которого сходу же зашвырнули на фронт, он подарил книжку «Стихи о Рф» с подписью: «Милому Францику, обреченному быть на данной нам пошлой войне».
В апреле 1916 года Блоку пришла повестка. Говоря о способности узреть поэта на фронте, Николай Гумилев утверждал, что это то же самое, что «поджарить воробьев». Блок в те времена воспользовался обезумевшой популярностью, сопоставимой сейчас с известностью поп-звезды. К счастью, на фронт дворянина не выслали — он стал табельщиком инженерно-строительной бригады. Там, за строительством укреплений, умереть можно было разве что от скукотищи.
«Писать решительно нечего. "Событий" тут весьма много, но они все непередаваемы, не имеют ровно никакого смысла и значения. Мне гнусно поэтому основным образом, что жутко надоело все, хотелось бы в конце концов жить, а не существовать, и заняться делом», — писал он мамы в феврале 1917-го.
Но длительно в армии Блоку томиться не пришлось. Совершенно скоро грянула еще одна, Февральская революция. Эту смену режима прозябавший в демотивированной и распадающейся армии Блок, как и подавляющее большая часть остальных представителей интеллигенции, воспринял с огромным энтузиазмом. Тем наиболее что революция отдала ему возможность демобилизоваться.
В марте 1917-го Временным правительством была организована чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных действий бывших министров. Блоку предложили стать членом данной нам комиссии — править стенограммы допросов и готовить чистовые варианты записей. На эту бюрократическую должность он согласился не раздумывая — буквально лучше, чем тянуть армейскую лямку. Вообщем, по неким показаниям, в справедливом суде и возмездии над «виноватыми» Блок был от всей души заинтересован. 59 высших чиновников были допрошены, но большинству так и не успели предъявить обвинения.
Бродил по улицам, глядел на единственное в мире и в истории зрелище, на радостных и подобревших людей, кишащих на нечищенных улицах без надзора. Необыкновенное сознание того, что все можно, суровое, захватывающее дух и жутко радостное. Вышло волшебство, и, как следует, будут еще чудеса
С таковым же вдохновением он воспринял и вторую революцию.
Одержимый мыслями перемен мирового масштаба, всего спустя несколько месяцев опосля октябрьских событий он написал свое самое скандальное, самое таинственное и самое многозначное произведение — поэму «Двенадцать».
Большая часть интеллигенции отвернулась от Блока, расценив поэму как оправдание революции и насмешку над старенькым миром. Зинаида Гиппиус, постоянно экзальтированно оценивавшая стихи Александра, обвинила его в предательстве, Иван Бунин — в святотатстве. Сам Блок потом оправдывался тем, что его пространное стихотворение «было писано в согласии со стихией».
Те, кто лицезреет в «12-ти» политические стихи, либо весьма слепы к искусству, либо посиживают по уши в политической грязищи, либо одержимы большенный злостью, будь они неприятели либо друзья моей поэмы
Скоро были закрыты все буржуазные газеты. Свободы слова в новейшей Рф больше не сделалось. Комиссия, в какой состоял Александр, была распущена. Началась разорительная Штатская война. Была расстреляна королевская семья, наступил революционный террор. Блоки оказались в ужасной бедности. Александра кормила народная любовь — он без утомились выступал на поэтических вечерах, тем добывая пропитание в самое тяжелое время.
«Мне не наименее тяжело жить, чем для тебя, и на физическом уровне, и духовно, и матерьяльно; не считая того, я утром до вечера пишу, сосредоточиваясь на одной теме, весьма мучающей меня и трудной для меня. У Любы тоже огромные затруднения, и она не в духе. Оттого у нас в квартире таковая томная атмосфера. Поэтому не будем ссориться», — писал Саша мамы в апреле 1918-го.
Любовь Дмитриевна тем временем медлительно распродавала собственный гардероб, чтоб на столе был хлеб. Не фигурально пища, а непосредственно хлеб, который было нереально сыскать во всем Петрограде, потому он стоил обезумевших средств. Почему-либо из всей пищи отсутствие конкретно хлеба Блок принимал более болезненно.
«Что недозволено отнять у большевиков — это их исключительной возможности вытравлять быт и уничтожать отдельных людей», — эту запись в собственном дневнике поэт оставил уже опосля ареста. Поэт медлительно понимал весь кошмар, который принесли с собой большевики. Писал он меньше, а в 1921 году очень заболел. Сетовал на все ту же всепоглощающую вялость.
Все вокруг возлагали надежды, что неведомая болезнь отступит. Один лишь Александр как будто бы все предвидел, а поэтому кропотливо готовился к собственному уходу. Приводил в порядок архивы, много работал, как дозволяли утекающие силы. Все это время Любовь Дмитриевна пробовала вышибить у русских властей разрешение на выезд для нее и супруга за границу для исцеления, но неуклюжая бюрократическая машинка начинала работать, лишь когда ее пинало довольно номенклатурщиков.
Пока Любовь упрашивала посодействовать Максима Горьковатого, пока тот достучался до Луначарского, пока нарком все-же выдал разрешение, пока весь цикл повторялся вновь, чтоб выпустили и супругу Блока, поэт погибал.
Александр Блок ушел из жизни днем 7 августа. Ему было 40 лет.
Молвят, что задачка настоящего поэта — ощущать и обрисовывать мир вокруг себя. Истинные поэты постоянно держат руку на пульсе общества, которое их окружает, стают глашатаями мыслях, которые витают в воздухе.
Конкретно это и делал Александр Блок. Он был не попросту трагичной фигурой, но фигурой обреченной — став самым известным, самым необычным, самым броским поэтом Серебряного века, он неумолимо потух вкупе со собственной эрой. Блока называли Пушкиным XX века, но с сиим весьма звучным сопоставлением ему досталась и таковая же, как у кумира, трагическая, маленькая судьба. Но даже недолгой жизни Блоку оказалось довольно, чтоб навечно поменять русскую поэзию, — он высвободил рифму от тех канонов, которые закладывали еще Ломоносов с Жуковским, а попутно отыскал далековато не один метод в стихах гласить о эмоциях, жизни, родной стране так хлестко и емко, как не может никакая проза.
