История Кореи феноменальна. Из малеханькой и бедной страны на далекой окраине Евразии она всего за несколько десятилетий перевоплотился в одно из самых богатых стран мира. Ее подъем связан не с полезными ископаемыми, которых в Южной Корее фактически нет, и не с сельским хозяйством, заниматься которым там достаточно тяжело из-за неблагоприятных природных критерий. Залогом ее фуррора стали трудолюбивые люди и очень типичный, но действенный диктаторский режим, смогший применять олигархов и кумовство на благо экономике. Конкретно так возникли и Hyundai, и Samsung, и LG, и KIA, и Lotte. О корейском чуде (и не только лишь о нем) ведает в собственной книжке «Не только лишь кимчхи. История, культура и ежедневная жизнь Кореи» узнаваемый ориенталист Андрей Ланьков. «Лента.ру» с разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» публикует отрывок из книжки.
Экономическое положение Южной Кореи сначала 1960-х годов было очень незавидным. Опосля раздела страны фактически вся современная индустрия и энергетика оказались на Севере. На данный момент тяжело в это поверить, но сначала 60-х Южная Корея по уровню ВНП на душу населения отставала не только лишь от Мексики и Гватемалы, да и от Мозамбика. В 1960 году ВНП на душу населения в РК составил $1100 (баксы 1990 года). Для сопоставления: в тех же баксах 1990 года ВНП на душу населения в 1960 году на Филиппинах приравнивался $1500, а в Гватемале совершенно достигал $2300.
Вприбавок в Южной Корее фактически нет нужных ископаемых, а природные условия не очень благоприятны для развития сельского хозяйства.
Перед новейшей властью, которая сделала ставку на экономическое развитие страны, стояла чудилось бы неразрешимая задачка, которая, как мы на данный момент знаем, была ею решена
В протяжении практически 2-ух десятилетий правления Пак Чон-хи (1961–1979) годичный рост корейского ВНП составлял 9–10 процентов, время от времени поднимаясь до 12–14 процентов и никогда не опускаясь ниже 5 процентов.
К всеобщему удивлению, за три десятилетия Южная Корея из страны развивающейся перевоплотился в страну развитую.
Способы, которыми воспользовались Пак и его свита, не были совершенно уж оригинальны. Большое воздействие на стратегию корейских авторитарных модернизаторов оказал отлично узнаваемый им японский опыт промышленной модернизации. Похожие процессы развертывались в шестидесятые и семидесятые и в остальных странах Восточной Азии — на Тайване, в Сингапуре. Потом, опосля 1980 года, эта модель, которую нередко называют диктатурой развития, была в целом скопирована и псевдокоммунистическими (красноватыми снаружи, белоснежными снутри) режимами Китая и Вьетнама.
Несколько упрощая, можно считать, что финансовая стратегия, избранная Пак Чон-хи (и иными авторитарными модернизаторами Восточной Азии) сводилась к тому, что страна преобразовывалась в гигантскую фабрику. Из-за границы в Южную Корею завозилось сырье и полуфабрикаты, они перерабатывались снутри страны, а готовая продукция шла на экспорт. Кандидатуры у данной для нас стратегии, быстрее всего, не было.
Так как в Южной Корее фактически нет природных ресурсов, единственное, на что можно было создать ставку, — это на наличие в стране людей, готовых радиво и отменно работать за гроши.
Таковых людей хватало — благо высокая трудовая культура сызвека была чертой народов Восточной Азии.
Вообщем, при всей простоте концепции экспортоориентированного развития воплотить ее было не так просто. В Южной Корее 1961 года не было ни капитала, ни обученных кадров, ни оборудования.
Потому на первых порах ставка была изготовлена на легкую индустрия, не требовавшую ни больших капиталов, ни больших технологий, ни образованных кадров.
Сотки тыщ сельских женщин уходили в городка, где находили работу в бессчетных швейных мастерских
Там они шили одежку и обувь, делали парики и игрушки, которые позже вывозились в продвинутые страны Запада. Условия труда были весьма томными: нормой числился один выходной за месяц, а длительность рабочего денька изредка была меньше 10 часов.
В ретроспективе можно задать вопросец, как неминуемым был авторитарный нрав восточноазиатской модернизации. С полной определенностью ответить на этот вопросец нереально поэтому, что, как понятно, «история не имеет сослагательного наклонения» (поточнее, так как у нас есть одна и лишь одна настоящая история и провести соответственный опыт мы не можем).
Мы знаем лишь то, что случилось в настоящей истории Восточной Азии, — а в данной для нас истории все удачные экономические модернизации были проведены диктаторскими режимами. Режимы эти были очень похожи друг на друга — невзирая на то что в одних вариантах они употребляли псевдодемократическую риторику (Южная Корея и Тайвань), а в остальных — риторику псевдокоммунистическую (Китай и Вьетнам).
Было несколько обстоятельств, по которым авторитарные режимы владели преимуществами в деле экономической модернизации.
Во-1-х, размеренному авторитарному режиму проще заниматься длительным планированием. В критериях, когда финал выборов предопределен, бюрократы куда больше готовы к тому, чтоб заниматься длительными программками, а не концентрироваться на мероприятиях, помогающих набирать очки к еще одним выборам.
Во-2-х, одной из соответствующих черт диктатур развития, в особенности на первых шагах, была твердая политика по угнетению рабочего движения. Основным конкурентноспособным преимуществом государств Восточной Азии на мировом рынке в те времена была доступная и высококачественная рабочая сила. Правительство делало все, чтоб эта рабочая сила оставалась дешевенькой и впредь, агрессивно пресекая деятельность независящих профсоюзов, — достигнуть этого было куда легче в критериях диктатуры.
Вообщем, соц стабильность в Корее обеспечивалась не только лишь твердым угнетением сил, не соглашавшихся с логикой ускоренного капиталистического развития в осознании Пак Чон-хи. Сам прошлый приверженец левых мыслях, генерал-президент непревзойденно осознавал: появляются эти идеи никак не на пустом месте и никак не в итоге манипуляций «агентов Пхеньяна, Пекина и Москвы».
Пак Чон-хи боролся как с самим неравенством, так и с демонстративным престижным потреблением, которое практиковала вершина
Большую известность получил скандал, который президент устроил нескольким олигархам, когда их супруги возникли на приеме, увешанные бриллиантами. Корейский олигарх эталона 1970 года был должен жить робко.
Вообщем, чисто демонстративные, пропагандистские акции — это было еще не все.
Коэффициент Джини, характеризующий уровень имущественного неравенства, в эру экономического чуда в Корее приравнивался приблизительно 27–30, другими словами был приблизительно на том же уровне, что в странах Европы, и еще ниже уровня большинства государств Азии (в современном Китае, типо социалистическом, коэффициент Джини добивается 50).
Южнокорейская дипломатия искусно употребляла международную ситуацию, сложившуюся в годы прохладной войны.
Русская печать нередко называла Пак Чон-хи американской куклой, но это утверждение имело не достаточно общего с правдой
Когда было нужно, Пак Чон-хи воспроизводил южноамериканскую риторику и звучно клялся в верности эталонам вольного мира. Можно представить, вообщем, что прошлый коммунист-подпольщик Пак Чон-хи к данной для нас риторике в глубине души относился иронично. Но он осознавал: без наружной поддержки реализация его планов будет невозможна — и употреблял все доступные ему средства, чтоб эту поддержку получить. Дело доходило до того, что южнокорейские спецслужбы впрямую подкупали американских политиков. К примеру, в 1976 году выяснилось, что южнокорейская разведка подкупала тех американских конгрессменов, кто голосовал за выделение Южной Корее помощи и льготных кредитов (было подтверждено получение взяток 10 конгрессменами, но виноватых, быстрее всего, было больше).
До 1972 года режим Пак Чон-хи носил нрав мягенького авторитаризма, являясь, как молвят политологи, имитационной демократией. В стране действовали оппозиционные политические партии, печать не могла позитивно высказываться о Севере и коммунистах, но в остальном была относительно свободна, часто проводились конкурентноспособные выборы (вообщем, несчастный административный ресурс при всем этом был задействован тоже). Но в 1972 году Пак Чон-хи объявил о реформе конституции, практически совершив переворот и превратив равномерно авторитарный режим в откровенную диктатуру с элементами культа личности, также сделав себя бессрочным президентом.
Опосля переворота 1972 года прямые выборы президента были ликвидированы, цензура резко ужесточилась, против оппозиционных фаворитов стали проводиться спецоперации. Более известной из таковых операций сделалось похищение Ким Тэ-чжуна, самого пользующегося популярностью из оппозиционных политиков, совершённое в Токио в 1973 году. Конечная цель затеи с похищением до сего времени не ясна: может быть, Ким Тэ-чжуна желали просто припугнуть, но недозволено исключить и того, что планировалось убийство, но позже, не хотя огласки, устроители от начального плана отказались.
Можно, естественно, длительно спорить о причинах, по которым Пак Чон-хи отважился на переворот 1972 года. Быстрее всего, он тривиально боялся утратить власть. Выборы 1963 и 1967 годов он выиграл с большим преимуществом и минимальными фальсификациями, но вот на выборах 1971 года экс-генерал набрал всего только 51,2 процента голосов (против 43,6 процента у Ким Тэ-чжуна). При всем этом есть подозрения, что и эти умеренные результаты возникли на свет почти во всем стараниями волшебников из Центризбиркома. Вообщем, для собственного окружения (и, может быть, для самого себя) Пак Чон-хи разъяснял переворот 1972 года заботой о государственных интересах. Он считал, что передача контроля над государством штатским политикам приведет к хаосу и не даст способности выйти на последующий шаг экономического развития.
Вправду, произошедший в 1972 году переход от мягенького к твердому авторитаризму экономике не повредил. Напротив, модернизация вступила в новейшую стадию: с начала 70-х Южная Корея начала интенсивно развивать томную индустрия.
Конкретно тогда правительство составило перечень приоритетных отраслей тяжеленной индустрии, на которых следовало сосредоточить все внимание. К таким отраслям отнесли автопромышленность, кораблестроение, нефтехимию и металлургию.
Решающую роль в экономике Южной Кореи к тому времени стали играться большие огромные концерны чэболь.
Чэболь — это большущая многопрофильная компания, которая, обычно, не имеет точной специализации и выпускает все — от швейных машин до компов, от железного проката до микросхем.
Концерны чэболь возникли на свет благодаря сознательной политике правительства, которое отбирало предпринимателей, казавшихся довольно многообещающими, и создавало их компаниям режим большего благоприятствования.
Иными словами, олигархов в Южной Корее практически назначали — конкретно так возникли и Hyundai, и Samsung, и LG
Ставка на маленькое количество компаний-тяжеловесов была связана с экспортной ориентацией экономики. Пак Чон-хи и его советники считали: лишь большие конторы имеют шанс серьезно преуспеть на мировом рынке. Так как больших компаний в Южной Корее не было, а их появления, так сказать, естественным методом пришлось бы ожидать очень длительно, гигантов решили вырастить искусственно.
В те времена стратегия выкармливания карманных олигархов нередко подвергалась критике. Несогласные, кроме всего остального, указывали на то, что схожая модель чревата коррупцией.
Они были частично правы, и коррупция вправду имела пространство, но была, по меркам большинства государств Азии, умеренной. Может быть, некую роль здесь сыграла личность самого Пак Чон-хи, которого даже самые исступленные из его бессчетных врагов ни в которой коррупции обвинить не могли.
Средства от олигархов он брал, но растрачивал не на дворцы и колье для любовниц, а на финансирование мероприятий, получить средства на которые законным методом было проблемно (к примеру, на разработку ядерного орудия)
Может быть, личное бескорыстие правителя несколько охлаждало коррупционные аппетиты его окружения. Вообщем, идеализировать южнокорейское общество не следует (попилы и откаты там имели пространство), и по меркам Европы либо США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) оно вправду и чудилось, и являлось коррумпированным.
Роль правительства в экономике никак не сводилось к поддержке карманных олигархов.
Власти крупно вкладывались в транспортную инфраструктуру (еще до начала массовой автомобилизации было запущено стройку высокоскоростных дорог), энергетику, образование — другими словами в те области, которые личному капиталу были не по силам либо просто неинтересны.
Но экономический фуррор равномерно подрывал политическую базу южнокорейского авторитаризма. Экономическое развитие безизбежно вело к росту образовательного уровня населения и к формированию в стране среднего класса, а это делало неминуемыми и политические перемены. Подобные перемены произошли и на Тайване, и в Корее, при этом случились они фактически сразу, в конце 80-х годов.
Режим Пак Чон-хи до этого всего поддерживали корейцы, успевшие на момент переворота 1961 года достигнуть среднего возраста. Это были люди, выросшие в бедности и имевшие возможность оценить стремительность экономического роста и связанных с ним новейших способностей.
К концу 70-х большая часть южнокорейцев в первый раз в жизни получили возможность есть досыта, жить в относительно солидный домах и глядеть телек, а концу 80-х к списку общедоступных благ добавился и свой кар
Полностью понятно, какое воспоминание этот рывок создавал на людей, родившихся в лачугах под соломенными крышами, если в их детстве белоснежный рис был доступен лишь по огромным праздничкам, а мясо совершенно числилось едой богачей. Не считая того, это поколение отлично помнило и кровавый хаос конца 40-х, когда в Корее практически шла штатская война, и последовавший за сиим северокорейский блицкриг 1950 года. В собственной массе эти люди страшились новейшего нападения Севера, а ещё больше — политической непостоянности. Они считали авторитаризм неминуемой (и не настолько уж дорогой) ценой, которую приходится платить за внешнюю и внутреннюю сохранность.
Но их малыши, родившиеся в пятидесятые и шестидесятые и в массовом порядке получившие высшее образование, относились к происходящему совершенно по другому. Они больше тяготились диктатурой со всеми ее неминуемыми атрибутами — подцензурной печатью, необычными происшествиями, которые случались с неугодными политиками, твердым контролем над умственной жизнью.
Экономический рост, естественно же, ценили и эти люди, но для их возможность есть белоснежный рис трижды в недельку казалась кое-чем естественным: о голоде они слышали лишь от старшего поколения. Не считая того, стиралась память о хаосе 40-х и 50-х, росла уверенность в собственных силах, и диктатура стала казаться ненадобной даже неким из тех, кто в шестидесятые приветствовал ее как неминуемое зло.
Южная Корея 1980 года резко различалась от Южной Кореи, которой она была 2-мя десятилетиями ранее. За этот период времени уровень ВНП на душу населения возрос приблизительно вчетверо, с $1100 до $4300 (в баксах 1990 года). Толика городского населения выросла в полтора с излишним раза: с 35 процентов в 1960 году до 57 процентов в 1980 году. Резко расширился доступ к образованию. В 1960 году в среднюю школу поступали 49 процентов деток соответственного возраста (другие опосля исходной школы шли работать), а к 1980 году среднюю школу оканчивали уже 96 процентов корейцев.
При всем этом в 1980 году четверть всей молодежи (27,1 процента) получала высшее образование, о чем подавляющее большая часть в предыдущем поколении и не желало. Все эти конфигурации свидетельствовали о успехе диктатуры развития, но — феноминальным образом — они же подтачивали ее политические базы.
В октябре 1979 года Пак был убит начальником своей разведки, и в стране началось движение за демократизацию.
Оппозиционно настроенные студенты вышли на улицы с требованием пересмотра конституции, перехода к демократии и введения прямых выборов президента. Началась так именуемая сеульская весна. Ее кульминацией стала демонстрация на площади перед Сеульским вокзалом, в какой участвовали наиболее 100000 человек.