Достаточно стремительно опосля окончания 2-ой мировой войны социальные психологи заподозрили, что должен быть некий особый механизм, заставляющий одних людей причинять мучения и уничтожать остальных без колебаний, в рамках рабочей рутины. Опыты Стэнли Милгрэма и Филипа Зимбардо обосновали, что навязанные социальные роли у почти всех могут пробуждать садистские наклонности либо, напротив, поведение жертвы. Германский соц психолог Харальд Вельцер продолжил исследования собственных старших коллег. Объектом его исследования стала мотивация нацистских преступников среднего и низшего звена и совокупа тех причин, которая привела к массовой беспощадности в 1940-е годы. С разрешения издательства «Альпина Паблишер» «Лента.ру» публикует фрагмент книжки Харальда Вельцера «Простые убийцы: Как система превращает обыденных людей в чудовищ».
Взор на эти злодеяния припоминает водоворот: когда пытаешься внимательнее разглядеть действия преступников, перспектива уплывает перед очами от того кошмара, который они творили, ну и источники тоже ее сдвигают, так как носят в главном юридический нрав. Но убийство — только причина, по которой бойцы оказались в Рф, оно не составляло всей их жизни.
Тут тоже был быт,
«они прогуливались в церковь либо кино, устраивали спортивные соревнования, услаждались отпуском и писали письма домой. Они забавлялись в барах и пабах, пили, пели, занимались любовью и общались»
Хобби можно было практиковать и на Восточном фронте. К примеру, управляющий зондеркоманды а Хайнц Зецен был страстным филателистом и находил в почтовых отделениях захваченных городов достойные внимания марки. Им добавляли ценности, датируя их задним числом. Члены команды вскрывали сейфы в личных домах и учреждениях, предполагая, что в их могут храниться ценные марки. Страсть Зецена к коллекционированию в конце концов привела к тому, что он получил выговор.
В ежедневной жизни во время войны, на той стороне радостей, о которых говорят устная история и фольклор, нередко встречаются фазы бездействия, ожидания, смены места жительства, организации снабжения и т.п., которых даже больше, чем фактически «действий» военного либо экзекуционного нрава. Соответственно, имели пространство паузы, скукотища, необходимость уничтожить время.
Почти все стороны войны носят нрав повседневности, о чем практически не пишут, так как считается, что явное и непримечательное чуть ли заслуживает внимания.
Очередной нюанс ежедневной жизни войны, о котором изредка говорят, — это повседневность злодеяния
Ситуация абсолютного неравенства в распределении власти меж солдатами-оккупантами и бойцами правоохранительных органов порядка с одной стороны и коренным популяцией и жертвами — с иной открыла мужикам способности созодать то, что они желали бы созодать дома, в собственной ежедневной штатской жизни, если б им это дозволяли их соц положение и общепринятые нормы.
К примеру, воплощать сексапильные фантазии, получать вещи, которые они желали бы иметь в принадлежности либо передать родственникам, воспользоваться свободой вседозволенности — позволять обслуживать себя, испытывать эйфорию (Феномен, являющейся составной частью синдрома наркотического опьянения, включающий измененное состояние психики и различные соматические ощущения человека) от бескрайней власти, использовать никем не регулируемое насилие. Гюнтер Андерс в один прекрасный момент именовал это «шансом безнаказанной бесчеловечности». Клаус Михаэль Мальман гласит о «обществе веселья», характеры которого царствовали в ежедневной жизни айнзацгрупп.
Секс
В источниках достаточно не достаточно говорится о способностях ублажения сексапильных потребностей наделенных властью солдат-оккупантов. Но существует достоверная информация о том, что несанкционированная власть в критериях войны либо в похожих с войной ситуациях часто приводит к тому, что бойцы, полицейские и ополченцы насилуют дам и женщин. При этом часто изнасилование — к примеру, когда происходит под вердиктом «расового надругательства» либо превышения возможностей — приводит к следующему убийству подвергшихся ему дам.
В ситуации абсолютной власти айнзацгрупп сексапильные способности раскрывались в особенности подлым образом, в том числе поэтому, что еврейские дамы возлагали надежды избежать экзекуции, если покорятся мужикам
Мальман приводит последующий пример из 1-го из допросов: «В один прекрасный момент я в очередной раз был должен забрать у гауптштурмфюрера Фингера скатерти для лейтенанта С. Сначала я не нашел Фингера в его комнате. Я находился в помещении, где были расквартированы СС, — это бывшая школа либо ведомственное здание в Керчи. Из длинноватого коридора вело огромное количество дверей в отдельные комнаты. Я поднялся на 2-ой этаж и вошел в одну из первых комнат. Когда я открыл дверь, то узрел, что на кровати лежит мужик из СС и с ним рядом — юная привлекательная женщина. Так как этот эсэсовец не мог сказать мне, где находится Фингер, я начал двигаться во вторую комнату. В данной для нас комнате я также нашел еще одну даму с эсэсовцем. Так как и от него я не сумел получить никакой инфы, то перебежал в третью комнату. В данной для нас третьей комнате на кровати лежал эсэсовец без кителя, но в штанах. Рядом с ним, другими словами на краю кровати, посиживала опять-таки юная, весьма прекрасная женщина, и я лицезрел, как она гладит подбородок эсэсовца. Я также слышал, как женщина гласила: “Правда, Франц, ты же меня не застрелишь?” Женщина была еще весьма молода и гласила по-немецки совсем без упора. <…> В данной для нас комнате я потом ожидал гауптштурмфюрера Фингера. <…> Я задал вопрос эсэсовца, расстреляют ли эту даму, которая, как я подразумевал, была еврейкой, поэтому что российские были далековато не таковыми прекрасными. Эсэсовец произнес мне, что евреев расстреляют всех, без исключения.
Я задал вопрос его, что все-таки будет с девицами, которых я лицезрел в этих комнатах. Эсэсовец дал ответ, что это неприятно. Время от времени у их была возможность дать этих женщин иной расстрельной команде, но обычно времени не хватало, и им приходилось созодать это самим. Я был так потрясен, что запомнил это на всю оставшуюся жизнь. Поначалу эсэсовцы забавлялись с этими хорошими девицами, а позже убивали их».
Ангрик также упоминает, что дам заставляли к сексапильным отношениям, заверяя, что защитят их от убийства. «Это относилось как к рядовым, так и к будущему начальнику зондеркоманды а Курту Кристману, чья “возлюбленная”-еврейка, родителей которой уже расстреляла его команда, в один момент “исчезла” во время отступления. Под сиим прокуратура Мюнхена I соображала совершенно не ее спасение. Говорилось также, что и остальные офицеры его команды насиловали этих пленных дам, время от времени до утраты сознания».
Но не только лишь расстрелы предоставляли способности для сексапильного насилия. Сама работа «правоохранительных органов сохранности» также давала широкий диапазон способностей тут — к примеру, когда даму сажали на допрос вполне раздетой на очах у нескольких членов команды. Существовали и остальные полуофициальные формы сексапильной эксплуатации: к примеру, когда создавались «театральные группы», «состоявшие в главном из российских дам и женщин, которые таковым образом пополняли собственный продовольственный паек. <…> Опосля представления были “танцы, выпивка, и девушки потом как-то договаривались [с членами СС]”. За пределами городка управление установок организовывало для этих целей потаенные места встреч в конфискованных домах и назначало “смотрителей”, которые должны были “охранять” эти строения. Можно представить, что подобные “развлечения” имели пространство и в остальных командах, — есть документальные доказательства любовных связей с дочерями местных мэров, “песенных концертов” типо российских певиц, роли в деревенских праздничках и лишних попоек».
Ситуация неограниченной власти давала неповторимый шанс мужикам, склонным к садистским сексапильным практикам (…)
Социальные дела
Акции «прочесывания» открывали симпатичные способности и для местных зрителей: они могли заявить о для себя, показав членам батальона, где живут либо прячутся евреи, могли рассчитывать на признание за свою услужливость, могли испытать злорадство, следя за тем, как людей вытаскивают из домов и уводят. Из исследовательских работ доносительства понятно, что смещение преобладающих норм делает структуры способностей, которыми люди пользуются в формате вторичной адаптации: к примеру, можно избавиться от постылого супруга, оклеветав его перед гестапо и обвинив в пораженческих высказываниях.
В ситуации германской оккупации тоже появлялись способности, к примеру свести старенькые счеты, «одержать верх» над кем-то либо просто безнаказанно навредить постылым соседям. Для бойцов, проводивших обыски, существовал собственный ряд способностей: они могли обогатиться, «прихватив чего-нибудть», изнасиловать либо «не увидеть» человека и «пощадить» его, заключить сделки с жертвами либо, как парикмахер Эрвин Денкер, окончить работу жертв, а могли просто выполнить свою работу, как было приказано, обыскивая дома со всей тщательностью и вытаскивая жертв на улицу.
Тут можно увидеть необыкновенную власть, присущую практике выполнения как такой, которая дает мужикам возможность интерпретировать и по-своему решать свою задачку — буквально так же, как это происходит в ежедневной рабочей жизни, с той только различием, что в ней меньше свободы действий и перспектив личной выгоды.
В этом есть структурное сходство, к примеру, с полицейскими облавами — лишь, в отличие от полицейских обысков в критериях правового страны, тут у работающих лиц еще больше свободы действий и интерпретации на собственный вкус. Идет речь о ситуации сиюминутного общественного всемогущества — над жизнью и гибелью, над телом и собственностью; и на фоне этого всемогущества — всего, что можно создать, — даже самые незначимые акты помощи либо бездействия смотрятся благородными поступками. Вот почему в материалах допросов есть огромное количество описаний того, как правонарушители вели переговоры с жертвами, — даже если из этого ничего не вышло, правонарушители считали, что сам факт общения с жертвой стоит упоминания. Тут ситуация тоже поменялась в связи с особенным распределением власти — и мелкие жесты человека, наделенного властью, которые он совершает добровольно, из своей милости, имеют, естественно, лично больший вес, чем помощь, оказанная в ситуации относительного равенства.
Отсюда вновь становится видно, что система норм двигается не в теории, а на практике
Главные ориентиры могут оставаться животрепещущими и в необыкновенных ситуациях, но сейчас нежданно содержат в себе способности, которых при обыденных обстоятельствах не было. То же самое относится к сексапильным способностям, которые открываются в ситуациях абсолютного неравенства сил и употребляются так же, как в ежедневной жизни дома (хотя для работающих лиц это было бы труднее). К слову, это относится ко всему диапазону сексапильных предпочтений и пристрастий.
Ситуации абсолютного господства, естественно, вызывают соблазн тестов с применением власти конкретно в сексапильном плане. Может быть, то, что писали Жорж Батай, Мишель Фуко и Пьер Паоло Пазолини в отношении избирательной близости меж тоталитарными системами и экстремальным сексапильным насилием, эмпирически показывает в правильном направлении.
Но, так как материала по этому вопросцу недостаточно, лучше, мне кажется, в него не углубляться и только отметить последующее: нет ничего необычного в том, что люди в ситуации абсолютной власти пробуют воплотить то, что пробовали воплотить в ситуации ограниченной власти.
