08:26, 11 августа 2025
«Айболит» и «Мойдодыр», «Бармалей» и «Муха-Цокотуха», «Тараканище» и «Крокодил»... Эти тексты с малых лет слышал в нашей стране любой ребенок. Смышленые, хлесткие, забавные и богатые на фантазию, сказки Корнея Чуковского стали «испытанным детским чтением» для миллионов россиян и их малышей. При всем этом принципиально осознавать, что сам Чуковский не только лишь известнейший на всей местности бывшего Русского Союза детский писатель. Он еще литературовед, поэт, критик, историк и теоретик литературы, прозаик, мемуарист, языковед, переводчик... А еще человек сложной судьбы, который за свою жизнь повстречался с таковым количеством трагедий и вызовов, что решительно нереально осознать, как он опосля этого остался верен своим эталонам. В его жизни было все: утрата близких, гонения и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение) от невозможности творить. Чуковский — самое выдающееся литературное явление очень сложный эры. Почему — ведает материал «Ленты.ру» из цикла «Жизнь восхитительных людей».
1905 год. Чуковского доставляют в казематы королевского следственного изолятора. Перед ним за столом посиживает вертлявый человек в форме. Лицо у него было приятным, подвижным, как будто совершенно не чиновничьим. Человек встречает Корнея как старенького друга: нажимает руки, сажает в кресло, глядит с умилением и наглядеться не может. Позже достает из стола глянцевую папку. В ней — журнальчик Чуковского «Сигнал», усыпанный какими-то черточками, значками, завитками, пометками, образовавшими на каждой страничке причудливый и прекрасный узор.
Следователя по важным делам звали, шуточка ли, Цезарь Иванович Обух-Войщатынский. Этот милейший человек рассыпается в похвалах проекту Корнея, так, будто бы и сам был бы счастлив сотрудничать в этом потрясающем издании. Он ведает о собственных возлюбленных текстах в выпуске — стишках Ольги Чюминой, стыдившей тетку царя величавую княгиню Марию Павловну, известную своим распутством и хищничеством. А уж от портрета сударя на первой страничке следователь и совсем был в экстазе.
«Простите, но недозволено ли мне зайти послезавтра? Сейчас я страшно тороплюсь», — оробевший юный Чуковский смелеет: кажется, ничего ужасного ему не угрожает
«Минуту, окаянная должность, уж вы не сердитесь, вынуждает меня предъявить для вас обвинение в оскорблении величества (103-я статья), в оскорблении членов императорской августейшей семьи (106-я статья), в потрясении основ страны (128-я статья)», — как гром посреди ясного неба высыпает Цезарь Иванович.
Запахло трибуналом и прокуратурой. Следователь заговорил о мере пресечения. Залог «умеренный» — всего 10 тыщ рублей. У Чуковского ноги подкосились бы, не сиди он в кресле. У него в кармашке хоть шаром покати — прямо перед тем, как попасть к следователю, он нежданно получил гонорар, на который уже и не возлагал надежды, и выкупил на него из ломбарда заложенное ранее. Чуковский попробовал что-то сделать возражение Цезарю Ивановичу. Результат — каталажка.
Средства, чтоб высвободить неудавшегося издателя, все таки соберут. А вот журнальчик его будет закрыт. Вообщем, за всю длинноватую жизнь Корнея это будет единственное противное столкновение с властью. А проживет он еще длительно.
«Я как незаконнорожденный»
Показавшийся на свет 31 марта 1882 года, он был плодом нелегальной любви украинской горничной Катерины Корнейчуковой и студента-медика Эммануила Левенсона, в доме которого мама работала. Это было здание у 5 углов в самом центре Санкт-Петербурга. Урожденный Николай Васильевич Корнейчуков, он все детство боялся пометки, обозначенной у него в метрике, «незаконнорожденный». Таковая же пометка стояла у его сестры Маруси.
«Я как незаконнорожденный, не имеющий даже национальности (кто я? еврей? российский? украинец?), был самым нецельным, непростым человеком на земле. Основное — я мучительно стыдился в те годы сказать, что я „нелегальный”... Когда детки гласили о собственных отцах, дедах, бабках, я лишь багровел, мялся, врал, путал. У меня ведь никогда не было таковой роскоши, как отец либо хотя бы дед. Эта тогдашняя ересь, эта неурядица и есть источник всех моих фальшей и лжей предстоящего периода... Раздребежжилась моя „честность с собою” еще в юности», — вспоминал Чуковский.
Безбедные предки столичного студента не захотели принять в дом украинку крестьянских кровей, а парень не смел их ослушаться. Скоро мама забрала Колю и Марусю в Одессу, где они и росли.
Была в Одессе мадам Бухтеева... У нее было нечто вроде детского сада — и туда мать расположила меня, когда мне было лет 5-6. Там было еще 10-15 малышей, не больше. Мы маршировали под музыку, отрисовывали рисунки. Самым старшим из нас был кудрявый, с негритянскими губками мальчик, которого звали Володя Жаботинский. Вот когда я познакомился с будущим государственным героем Израиля — в 1888 либо 1889 году!
Ярлычек незаконнорожденного длительно преследовал Колю. Он обучался в городской Пятой гимназии, но в 1898 году был исключен из-за «низкого происхождения». Небольшой мальчишка занимался самообразованием. Так родилась его любовь к литературе. Совершенно молодым он прочел «Науку любви» Овидия, а потом учил британский по самоучителю. Благодаря полученному познанию он познакомился со собственной главной поэтической любовью — творчеством Уолта Уитмена. Позднее он напишет о собственном возлюбленном поэте несколько книжек.
В публицистике Чуковский дебютировал в 19 лет. Перепробовав массу профессий, с 1901 года он стал печататься в «Одесских новостях». Писал основным образом статейки о выставках картин и о книжках. Время от времени — весьма изредка — публиковал стихи. Скоро статьи юного публициста стали появляться в остальных изданиях. Корней был ценным сотрудником хотя бы уже поэтому, что читал все английские и южноамериканские газеты, которые приходили в редакции. Через несколько лет, когда выяснилось, что в редакции он единственный, кто понимает британский язык, его выслали в Великобританию корреспондентом.
Корней незадолго перед поездкой женился на Марии Гольдфельд и брал ее с собой. В Англии его супруга забеременела первенцем и возвратилась рождать на родину — без супруга
В Лондоне он в подлиннике читал произведения британских писателей, историков, философов, публицистов в бесплатном читальном зале библиотеки Английского музея. «Корреспондентом я оказался из рук вон нехорошим. Заместо того чтоб посещать заседания парламента и слушать там речи о высочайшей политике, я целые деньки проводил в библиотеке Английского музея, читал Карлейля, Маколея, Хэзлитта, де Куинси, Мэтью Арнольда. Весьма увлекался Робертом Браунингом, Россетти и Суинберном. Британский язык я исследовал самоучкой», — писал Чуковский в воспоминаниях.
Возвращение и «Сигнал»
На родине тем временем пришло время перемен — грянула революция 1905 года. По возвращении в Россию Чуковский в Петербурге начал издавать сатирический журнальчик «Сигнал», антиправительственный нрав которого привел к упомянутой выше встрече со следователем по имени Цезарь. Издать Корней успел только четыре выпуска «Сигнала», крайний вышел, когда главред уже посиживал в кутузке. Его выпустили под залог, но позже приговорили к тюремному сроку в 6 месяцев.
В 1906 году семейство перебирается под Санкт-Петербург, в финское местечко Куоккала. Там близким для Чуковского другом стал живописец Илья Репин, которому он позировал для 3-х сюжетных картин и портрета.
В Куоккале Чуковский прожил целых 10 лет. Там же родились его дочь Лидия и отпрыск Борис
И какие это были 10 лет! С 1906 года Чуковский стал штатным сотрудником журнальчика Валерия Брюсова «Весы». Также его критичные заметки печатались в журнальчике «Российская идея» и в альманахе издательства «Шиповник». В 1907 году он опубликовал переводы лирики Уолта Уитмена. Книжка эта стала так пользующейся популярностью, что Чуковский заполучил в литературной среде определенное воздействие. Скоро он уже был влиятельным критиком, который выступал в защиту футуристов (с Маяковским он познакомился в той же Куоккале, когда тот приезжал в гости в репинские «Пенаты».
В 1908 году он выпустил книжку «От Чехова до наших дней», в какой собрал все свои уже написанные критичные статьи. Туда вошли очерки не только лишь о Чехове, да и о Бальмонте, Блоке, Сергееве-Ценском, Куприне, Горьком, Арцыбашеве, Мережковском, Брюсове. Эту книжку он подписал псевдонимом Корней Чуковский, который употреблял в предстоящем в протяжении длительных лет творческой деятельности.
Война и революция
Разразилась 1-ая глобальная война. Конфликт (наиболее острый способ разрешения противоречий в интересах, целях, взглядах, возникающий в процессе социального взаимодействия) очень воздействовал на книжный рынок, тиражи снизились, так же как и количество повторяющихся изданий. Но с этими препятствиями Чуковский совладал. Будучи критиком, он стал читать лекции, которые по уровню эстрадного фуррора не уступали выступлениям Маяковского. Фактически, конкретно эпатажность футуристов Корней почаще всего и пробовал разъяснить публике — такие лекции воспользовались большой популярностью.
В 1916 году Чуковский вновь оказался в Великобритании. Уже не как никому не узнаваемый корреспондент, как принципиальная личность. «Мне демонстрировали все потаенны, труднодоступные самим британцам: какие строятся сейчас суда, аэропланы и прочее, я был в стоянке Головного флота, куда с самого начала войны не мог просочиться никто», — хвастался он.
Это был реальный взлет на верхушку олимпа
Вчерашнего незаконнорожденного, которого гнали тряпками из школы из-за происхождения, сейчас воспринимал сам повелитель совместно с важными министрами-лордами. Но этот взлет был прерван обстоятельствами — грянула Октябрьская революция. Все дореволюционные награды литератора утратили смысл, обратившись из фурроров в улики. Но Чуковского миновала 1-ая волна большевистских репрессий, направленная против кадетов, его коллег по газете «Речь». Куда больше его задело закрытие журналов и личных издательств — когда на новейшую страну погрузился молот цензуры, Корней просто остался без методов заработка.
Но, даже невзирая на нищее положение, Чуковский отказался эмигрировать. Он находил сотрудничества с новейшей властью, тем наиболее что необходимо было подкармливать все разрастающуюся семью — 24 февраля 1920 года у Чуковских родилась дочь Мария, в семье ее называли Мурочка.
И вот имя Чуковского вместе с Блоком и Ивановым-Разумником числится в перечне участников Комитета по реформе орфографии, а скоро его под крыло берет Максим Горьковатый со своими нескончаемыми проектами — от «Глобальной литературы» до разных повторяющихся изданий.
Чуковский частично делил революционные эталоны, но наиболее всего выжить в томные времена ему помогала зверская работоспособность. Когда в Петрограде не хватало пищи, горючего, фармацевтических средств, Корнею чудом удавалось подкармливать семью.
Работать, работать и работать
Во времена НЭПа Чуковский печатал по три книжки за месяц, чтоб положить хлеб на стол. Вприбавок Корней уверил себя, что коммунисты принесут с собой новейшую демократию — ту, что воспевал Уолт Уитмен (книжку о нем, «Поэзию будущей демократии», литератор издал в 1918 году). Но это далековато не единственный создатель, которым тогда занимался Чуковский. Размах тем, которыми он был занят, шуточно обрисовал Александр Блок в стихотворении, оставленном в рукописном альманахе Чуковского «Чукоккала».
Мне некогда! Я «Принципы» пишу!
Я гржебинские списки составляю!
Персея инсценирую! Некрасов
Еще не сдан! Введенский, Диккенс, Уитмен
Еще загромождают стол! Шевченко,
Воздухоплаванье…
Корней стал открывать новейшие журнальчики. Один из их, «Современный Запад», был сотворен вместе с Евгением Замятиным. Он собирал вокруг себя интеллигенцию — одним в летнюю пору он совместно с художником Мстиславом Добужинским организовал в деревне писательскую колонию.
Все это превращало Чуковского в рупор политики власти
По последней мере в очах окружающих. И это обернулось против литератора. Крайней каплей сделалось скандальное письмо, которое Корней написал Алексею Толстому, в тот момент находившемуся в эмиграции.
В послании он лучисто восхищался пролетарской Россией, говорил, как «в деревне бабы рождают, петушки кричат, голопузые детки дерутся на солнце», и зазывал писателя возвратиться из Берлина. Толстой опубликовал письмо в газете «Намедни», в итоге чего же от Корнея (вприбавок ко всему злостно раскритиковавшего в письме неких литераторов) отвернулись почти все коллеги. Корней на некий период ощутил себя покинутым, даже отвергнутым.
«Никакой стареющий человек остальных поколений никогда не лицезрел так очевидно, как я, что жизнь идет мимо него и что он уже не нужен никому. Для меня это в особенности разумеется, поэтому что произошла не только лишь смена поколений, да и смена общественного слоя. На лодке мимо окна проезжают совершенно чужие, на пляже лежат чужие, и смеются, и пляшут, и лобзаются чужие. Не только лишь наиболее юные, но чужие. Я стараюсь их обожать — но могу ли?» — писал он.
От «Крокодила» до «Мойдодыра»
Критикой при новейшей власти заниматься было уже нереально — всепоглощающая цензура просто убила эту профессию как явление. В 1920-е Чуковский (уже прославившийся как детский писатель в 1916-м, написав знаменитого «Крокодила») делает самые известные свои стихотворные сказки — «Мойдодыр» и «Тараканище» (1923), «Муха-Цокотуха» (1924), «Бармалей» (1925), «Телефон» (1926) и «Айболит» (1929). Любая из их несет принципиальный воспитательный посыл. К примеру, «Мойдодыр» учит гигиене, «Айболит» — доброте и сочувствию. В «Бармалее» можно узреть ироничное осмысление борьбы со ужасом и победы добра над злом. О этом повествует и «Тараканище», которое произвело фурор не только лишь посреди малышей, да и посреди взрослых.
Вопреки сложившемуся мифу, притча «Тараканище» не была политической сатирой на Иосифа Сталина, ну и не была политической сатирой в принципе — это собственного рода «Ревизор» Гоголя для 3-х летних. Интересно, что от власти Чуковскому досталось совсем не за «Тараканище», а за «Крокодила». В феврале 1928 года в «Правде» была размещена статья Надежды Крупской.
«О „Крокодиле“ Чуковского», которая возмущалась тем, что нынче читают дети. «Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него. Я думаю, “Крокодила” ребятам нашим давать не нужно», — писала революционерка.
Этот «Крокодил» потом остается самым известным произведением Корнея, что под конец жизни начнет подбешивать самого создателя. «Я написал двенадцать книжек, и никто не направил на их никакого внимания. Но стоило мне в один прекрасный момент написать шутя “Крокодила”, и я сделался известным писателем. Боюсь, что “Крокодила” понимает назубок вся Наша родина. Боюсь, что на моем монументе, когда я умру, будет начертано: “Автор «Крокодила»”», — на склоне лет иронизировал перед журналистами писатель.
Потом писателю пришлось не раз столкнуться с нападками на свои произведения
Претензии у цензоров были и к «Мойдодыру» — Чуковскому ставили в вину оскорбление трубочистов, отношение к детям как к неразумным, также восклицание «Боже! Боже! Что случилось?», потом из последующей редакции изъятое. Не нравилась цензорам и «Муха-Цокотуха» — в насекомых узрели… знать. «Этак можно и в Карле Марксе узреть переодетого царевича!» — негодовал Чуковский.
На фоне завязавшейся травли Чуковского закончили издавать, его книжки списывали из магазинов как макулатуру. От литератора добивались раскаяний в собственной деятельности. Он сделал это — в 1929 году в «Литературной газете» вышло общественное отречение Чуковского от собственных сказок. Тогда же смертельной заболеванием захворала и его дочь Мурочка. Она погибла в ночь (то есть темное время суток) на 11 ноября 1931 года. Ужасная катастрофа навечно травмировала Корнея. Он винил себя в погибели малыша, считая, что это возмездие за его малодушие и отречение.
Предвидя время кровавых репрессий, Корней решил засесть в ожидании — навечно закончил писать сказки, занявшись заместо этого куда наиболее неопасной теорией художественного перевода. Это сработало. В отличие от почти всех собственных коллег, Чуковский никогда не был арестован. Могло показаться, что 1930-е прошли для него относительно тихо. Но это не так — преследования задели почти всех его близких и друзей, за которых Корней повсевременно заботился. Тем, кто подвергался тогда травле, он помогал вещественно.
А позже началась Величавая Российская война, которая отняла у Чуковского родню: в 1-ые деньки в боевых столкновениях умер его отпрыск Борис.
«Одолеем Бармалея»
В июне 1941-го Чуковский работал в Совинформбюро, но уже в октябре был эвакуирован в Ташкент. В эвакуации он пребывал не в наилучшем состоянии.
Я весь нездоровой. У меня и грипп, и дизентерия, и выпало три вставных зуба, и на губе пузырь от лихорадки — и тоска по Бобе — и полная неустроенность жизни — и одиночество
Там-то, в Ташкенте, он и начал писать вновь — в 1942-м, став сотрудником Республиканской комиссии помощи эвакуированным детям, он сначала выпустил маленькую книжку «Узбекистан и детки», а потом в газете «Пионерская правда» возникла его притча в стихах «Одолеем Бармалея». Правда, эта аллегория войны встретила еще одну разноплановую реакцию со стороны провластной критики.
«Притча Чуковского — вредная стряпня, которая способна исказить в представлении малышей современную реальность, “Военная сказка” К. Чуковского охарактеризовывает создателя как человека, либо не понимающего долга писателя в Российскей войне, либо сознательно опошляющего величавые задачки воспитания малышей в духе социалистического патриотизма», — возмущался в газете «Правда» философ Петр Юдин.
Таковая же судьба поняла и последующее произведение Корнея, написанное им по возвращении из эвакуации в Москву, — «Приключения Бибигона» выходили частями в журнальчике «Мурзилка» с озари 1945-го по лето 1946-го, но потом публикация была прекращена из-за критики.
Недозволено допустить, чтоб под видом сказки в детский журнальчик досужие сочинители тащили очевидный абсурд.
С схожим бредом под видом сказки выступает в детском журнальчике «Мурзилка» писатель Корней Чуковский. Несуразные и вздорные происшествия следуют одно за иным. Дурная проза чередуется с дурными стихами. Натурализм, примитивизм
Итогом данной нам травли стал конец Чуковского как сказочника — он закончил придумывать произведения для малышей.
Чуковский был одним из немногих писателей собственного поколения, доживших до хрущевской оттепели и «травоядных времен» — середины 1950-х. Отныне и до конца его жизни, по словам биографов, длился самый размеренный период творчества Корнея Ивановича. Запреты на издание его книжек (вообщем, далековато не всех) были сняты. Опосля долгих блоков удалось переиздать «От 2-ух до 5», написанную еще в конце 1920-х. Тогда она называлась «Мелкие детки». Это не художественное произведение, а блистательное исследование детской речи, написанное с любовью, юмором и вниманием к языку. Создатель пару лет собирал материал, связанный с «лепыми нелепицами» детей обозначенного в заглавии книжки возраста.
«Жив как жизнь»
До конца собственных дней этот умопомрачительный человек не переставал трудиться не покладая рук. Сначала 1950-х он выпустил масштабное исследование творчества Некрасова, а в конце десятилетия ему присвоили звание доктора филологических наук. Следом вышла посвященная развитию российского языка и культуре речи книжка «Жив как жизнь».
В 1955-м погибла жена Корнея Ивановича. Совместно с Марией Борисовной он прожил целых 52 года. «Когда погибает супруга, с которой прожил нераздельно полста лет, вдруг забываются крайние годы, и она возникает перед тобою во всем цвету юности, женственности — женой, юный мамой — забываются седоватые волосы, и видишь, какая ересь — время, какая это бессильная чушь», — писал Чуковский потом.
В 1962-м писатель вновь смог посетить Великобританию, где ему присудили почетную степень доктора литературы в Оксфорде. В том же году он получил Ленинскую премию.
В 1960-е, когда травили Александра Солженицына, он приютил его на собственной даче, также первым написал общественный экзальтированный отзыв о «Одном деньке Ивана Денисовича». Крайние годы жизни Чуковский повстречал в подмосковном поселке Переделкино. Там он до конца собственных дней устраивал празднички и чаепития для малышей — головного источника его актуальных сил и вдохновения. На собственной даче Чуковский выстроил для малеханьких соседей целую детскую библиотеку.
Он погиб в 1969 году от вирусного гепатита. По мемуарам дочери Лидии, перед гибелью в Кунцевской поликлинике он произнес: «Вот и нету Корнея Чуковского».
***
Имя Корнея Чуковского навечно остается созвучным детской радости. Он не попросту писал стихи, но моделировал целые вселенные для самых малеханьких. В этих вселенных добро одолевает зло, а бармалеи и крокодилы оказываются ничтожными, стоит только отдать им отпор. Сказки Чуковского учат малышей добру — это, может быть, самый основной его подарок почти всем поколениям русских читателей.
Но Корней Чуковский — не только лишь известнейший детский писатель. Это к тому же поэт, критик, историк и теоретик литературы, прозаик, мемуарист, языковед, переводчик. Человек-эпоха, самое выдающееся литературное явление очень непростого времени. Его наследство — это не только лишь переводы, стихи и сказки, да и подлинный культурный ориентир. Конкретно Чуковский привнес в детские сказки принципы высочайшей литературы. Благодаря ему почти все поколения росли с любовью к печатному слову.
Вырастают и по сей денек: по данным Русской книжной палаты, Корней Чуковский остается самым издаваемым в Рф создателем детской литературы. В 2020 году было выпущено 1,08 миллиона книжек с его произведениями. О таком тираже детский писатель чуть ли мог грезить при жизни.
