12:40, 12 декабря 2024
Сергей Коненков — самая колоритная и экстравагантная фигура в истории российской статуи. Выходец из деревни, он оказался в центре богемной жизни поначалу в Москве, а потом и в Нью-Йорке. Ему подавали руки Федор Шаляпин, Максим Горьковатый и Альберт Эйнштейн. Его работы производили фурор на выставках, о нем гласил весь мир. Правила Коненкову были не писаны. Он возмущал преподавателей-академиков своими произведениями, доказывая, что статуя быть может свободна от твердых рамок. Он заваливал баррикадами Арбат и называл Сталина братом во Христе. «Лента.ру» в рамках проекта «Жизнь восхитительных людей» ведает, каким был актуальный путь этого необычного человека.
Самсон и скандал
Российская академия художеств, Санкт-Петербург, 1902 год. В Малом зале проходит оценка выпускных работ студентов-скульпторов. Доктора, посреди которых Илья Репин и Владимир Беклемишев, глядят на оскорбительно величавую глыбу грубо отесанного мускулистого великана, руки которого привязаны к телу оковами, а голова трагично вздернута в небо. Тема конкурсной скульптуры — «Самсон, разрывающий узы», а перед преподавательским составом — выпускная работа юного художника Сергея Коненкова. В данной нам работе нет никакого внимания к деталям, подробностям — лишь гиперболизация формы, экспрессия, пафос, единичное, но звучное заявление о стремлении к свободе.
Большая часть оценивающих недовольно цокает языками: «Еще 1-го революционера пригрели». Академия в те времена очень без охоты шла навстречу новеньким веяниям искусства. Если в живописи подвижки были — за год до этих событий, например, в залах Академии провели выставку картин журнальчика престижных бунтарей «Мир искусства», — то в скульптуре традиции и каноны соблюдались жесточайше.
Но юным выпускникам, куда ярче седоватых педагогов ощущающим надвигающееся время величавых перемен и потрясений, правила казались преградой на пути к настоящему признанию. Осознавал это и Коненков, сознательно представивший на экзамен работу, которая ничего, не считая скандала, спровоцировать не могла.
Статую обсуждали некоторое количество дней
Лишь благодаря заступничеству Репина и Куинджи (молвят, при голосовании педагогов студента выручило преимущество всего в один глас) Коненкову было принято решение все таки присвоить звание вольного художника. Но ни о какой зарубежной стажировке, на которую юный выпускник весьма рассчитывал, речи быть не могло. А дипломную работу и совсем постановили убить.
Для Коненкова все это было ознаменованием фуррора.
Фурор, который произвела его работа, стоил всех зарубежных стажировок. Репродукцию уничтоженного «Самсона» скандальный антрепренер Сергей Дягилев здесь же напечатал в «Мире искусства», а престижные критики расхваливали создателя за брошенный традициям вызов
Коненков зарекомендовал себя как провокационный и смелый художник-бунтарь.
Десятилетия спустя Коненков представит публике совершенного новейшего Самсона и вновь поразит всех. В Пушкинском музее покажется другая библейская фигура: оковы разорваны, руки победно раскинуты в воздухе. Таковых Самсонов Коненков сделал много — хватило бы на отдельную галерею, и любой отражает ту либо иную стадию его творческого и нравственного пути. Путь этот, вообщем, до сего времени окружает масса загадок, легенд и откровенных противоречий.
Живописец из деревни
Официальная биография Коненкова «Мой век», написанная им во времена диктатуры пролетариата в специфическом жанре соцреализма, отрисовывают обычный путь идеологически верного коммунистического художника. Родился он в 1874 году в фермерской семье в деревне Верхние Караковичи Смоленской губернии, на берегу Десны. В младенчестве перенес томную болезнь, в детстве, как и все, тяжело работал в поле.
1-ое образование получил в сельской школе, опосля что обучался в прогимназии в Рославле. Судя по автобиографии, никакой особенной страсти к искусству Сергей не испытывал, разве что лепил из глины ворон, которых сажал на изгородь, но весьма желал перебраться в Москву. В гимназии он познакомился со студентами Столичного училища живописи, ваяния и зодчества, которые согласились приготовить его к вступительным экзаменам, потому Коненков решил обучаться на живописца.
Меня не истязал вопросец, что созодать далее. Ко времени окончания гимназического курса созрело уже определенное желание добраться до Москвы и поступить тут в Училище живописи, ваяния и зодчества. Происшествия жизни содействовали успеху загаданного компании
В училище молодому провинциалу идиентично нравились и рисование, и статуя, но в качестве профильного обучения он избрал 2-ое. Без особенной рефлексии — «почему-либо». Обучался Коненков усердно, но жил, по его словам, весьма бедно — иногда приходилось практически выживать недельками на копейки.
Бурная городская жизнь стремительно увлекла Сергея, но внутреннее ядро вышедшего из самых низов крестьянского самородка в сапогах и рубашке он сохранил на долгие годы.
Сначала XX столетия в Рф это был легкий метод привлечь внимание богемы, поглощенной модой на все крестьянское и народное. Таковым методом пришли к славе писатель Максим Горьковатый, певец Федор Шаляпин, поэты Николай Клюев и Сергей Есенин. Таковой путь избрал и Сергей Коненков — правда, годами позднее. А пока юный студент отправился за границу, в захватывающую дух Европу с ее богатейшей и различной архитектурой, картинами, статуями и музыкой. Еще через пару лет, уже в Санкт-Петербурге, во время обучения в Академии художеств, захватит Коненкова и дух протеста.
Подчиниться петербургской «школе» я не мог. В системе преподавания, которая заставляла учеников следовать за профессорским осознанием древних образцов, было много ереси и фальши, прикрытой наружным пристрастием к античности. Маститые академисты охраняли не дух античности, а лишь ее «буковку». Фуррором воспользовались ученики, которые больше копировали и сочетали, чем творили. Но, став рабами мертвящей системы, они были не способны уже проявить в полную силу свои творческие способности
Переезд Коненкова в Санкт-Петербург совпал с бурными забастовками, происходившими в академии. Юный архитектор здесь же втянулся в среду юных живописцев, стал, как и почти все, поклонником Родена, а в весеннюю пору 1901-го в первый раз вышел на студенческую политическую демонстрацию, которую разогнала правоохранительные органы.
Опосля скандального «Самсона» и выпуска из академии Коненков перебрался назад в Москву и принялся работать, пользуясь заслуженной славой смелого художника. И при всем этом продолжал интенсивно участвовать в протестной жизни: лицезрел рукопашные схватки студентов с жандармерией на Манеже, перекрывал баррикадами Арбат, а в собственной мастерской собирал единомышленников, с которыми сделал (и возглавил) настоящее бандформирование.
«В моей студии повсевременно собиралась революционно настроенная молодежь», — вспоминал Коненков в воспоминаниях. Команда была очень кинематографичной: здесь и студенты, и поэты, и бронзолитейщики, и телеграфисты, и даже паровозный машинист. В группировку, кроме иных, заходила юная (в два раза младше архитектора) натурщица Татьяна Коняева, ставшая потом первой супругой Коненкова. Но брак его с боевой подругой весьма стремительно распался.
Все мы были вооружены браунингами, которые заранее приобрели в оружейном магазине Виткова на Сретенском бульваре. Из студии, устроенной на верхнем этаже строения, был ход на чердак. Тут мы и прятали орудие. Для того чтоб попасть ко мне в студию, можно было воспользоваться 2-мя входами: со стороны парадного — лифтом, также черным ходом. Мои товарищи обычно заходили с темного хода
Во время столичного восстания 1905 года Коненков со собственной бандой, по его словам, «10 дней держал в собственных руках Арбат». Группировка ночевала на чердаке студии, патрулировала улицы, которые с крыш простреливали жандармы, выходила на разведку к восставшим на Пресне. Но, судя по всему, особенного внимания правоохранительных органов бригада так и не завлекла — по последней мере с окончанием беспорядков никто из окружения Коненкова не имел заморочек с законом. Через несколько лет архитектор благополучно был принят в члены Союза российских живописцев, а уже в 1910-м участвовал в конкурсе проектов монумента Александру ll в Санкт-Петербурге.
К слову, ни 1-го памятника, который украсил бы историческую площадь Москвы либо Санкт-Петербурга, Коненков за всю свою жизнь так и не сделал (хотя не один раз пробовал). Его эпатажные, неустоявшиеся структуры, маргинальные сюжеты и необыкновенные решения (в таковых, например, работах, как «Нике», «Паганини», «Безбожник», «Рабочий-боевик», «Славянин», «Крестьянин») вызывали фурор на выставках, но в городские места вписывались плохо, и даже те памятники, что были установлены на площадях, навечно не задерживались.
Но на улицах Москвы все таки можно отыскать следы деятельности архитектора, а именно — монументы докторам Александру Вишневскому и Владимиру Снегиреву, также знаменитых атлантов на усадьбе Кузнецовых рядом со станцией метро «Проспект Мира».
Коненков продолжал эпатировать публику. В 1910-х, например, работал над «лесной серией» — статуями, которые вытесывал из дерева. В эту серию вошли образы старины, сказок, российского народного искусства и переосмысленного язычества. К данной нам серии принадлежат такие работы, как «Старенький старичок» (1909 год), «Старичок-полевичок» (1909), «Стрибог» (1910), «Вещая старушка» (1916), «Крылатая» (1913), «Жар-птица» (1915), «Дядя Григорий» (1916) и «Нищая братия» (1918).
Архаика и фольклор были в большенный моде, и Коненков шел в ногу с течением времени. К примеру, его «Вещая старушка» была сотворена в честь очень пользующейся популярностью в то время российской сказительницы Марии Кривополеновой. Мария Дмитриевна, позировавшая ему для статуи, была поражена его мастерством:
К мастеру ездила. Ну и мастер! Тела делает. Кругом тела лежат. Брал глины, давай тяпать — да сходу ухо мое, уж вижу, что мое. В час какой-либо — и вся я готова здесь. Уж и человек неплохой! Уж и наговорилась я с ним! Нать ему рукавички связать
«Тела» лежали в мастерской на Красноватой Пресне, в которую Коненков въехал в 1914 году. В этом доме (до наших дней не сохранившемся) архитектор не только лишь трудился, да и устраивал превосходные вечеринки для богемы. В его студии появлялись не только лишь остальные живописцы, да и поэты, певцы, танцовщицы. Посреди узнаваемых имен — Иван Рукавишников, Федор Шаляпин и Айседора Дункан, любовь Сергея Есенина. Крайний и совсем был у Коненкова завсегдатаем — молвят, по вечерам разгоряченный поэт начинал тормошить свое свита: «Едем на Красноватую Пресню!»
Архитектор коммунизма
Когда грянула революция, Коненков оказался в первых рядах создателей новейшего пролетарского искусства — и дезинтеграторов искусства старенького. Некие биографы пишут, что опосля 1917-го живописец вошел в комиссию по уничтожению памятников имперской Рф.
На мою долю выпало счастье учавствовать в осуществлении ленинского плана монументальной пропаганды. Я горд сиим. (…) Я помню, как рабочие приставляли лестницы, приступая к разрушению громоздкого истукана-памятника Александру II в Кремле. Затем таковым же образом развалили и увезли монумент Александру III у храма Христа Спасателя
В революционный год архитектор организовал выставку для пролетариев — с целью «познакомиться с народом, показать ему все, что сделал за крайние годы». Приглашения были разосланы на фабрики. Люд повалил валом. «Идет новейший зритель — взволнованный, интересующийся. Разглядывают, высказывают свои суждения, спрашивают. Чудилось, вся фабричная Пресня побывала у меня в мастерской», — вспоминал мастер.
В 1918-м пролетарский вождь Владимир Ленин выдвинул план монументальной пропаганды, предполагавшей массовую стройку площадей и скверов Русского Союза монументами героям новейшего времени. В итоге приклнные режиму архитекторы оказались завалены госзаказами на городские памятники. Посреди их был и Коненков, создавший, кроме остального, мемориальную доску жертвам революции и монумент Степану Разину. Этот многофигурный исполненный из дерева памятник поставили на Лобном месте в Москве, но скоро убрали.
Вообщем, в роли большевистского архитектора Сергей пробыл недолго. В 1923 году, выехав на выставку в Соединенные Штаты, он, совсем не знавший британского языка, ворачиваться на родину отказался. Поточнее, как он потом описывал в собственных воспоминаниях, не отказался, а просто не успел впору оформить нужные бумаги.
Срок пребывания в Америке исходил, а работы — непочатый край. (…) Загруженный большущим количеством заказов, я не придал значения тому, что надлежащие бумаги очень медлительно продвигались по дипломатичным каналам, а позже и совсем не стал ими интересоваться. Дорогой ценой заплатил я за свое легкомысленное отношение к своевременному возвращению на родину
«Дорогой брат Иосиф Сталин»
«Шли деньки, недельки, а потом и годы... Америкосы продолнажимали заваливать меня заказами», — писал Коненков. Возвращение произойдет только через 22 года. На целых два десятилетия Коненков и его 2-ая супруга Маргарита (с ней он обручился за год до эмиграции) остались в Нью-Йорке. Коненков разъезжал по миру с выставками и создавал скульптурные портреты узнаваемых личностей, в том числе Альберта Эйнштейна, Максима Горьковатого и Шаляпина.
2-ая супруга Коненкова, обязано быть, самый загадочный персонаж в биографии архитектора. В эмиграции она была не попросту его музой, да и неподменной помощницей: образованная, интеллигентная, постоянно одетая со вкусом, она посодействовала ему влиться в высший свет Америки, обеспечивала ему выставки и дорогие заказы, делала функции переводчицы (сам Коненков по-английски не мог связать 2-ух слов) и даже, молвят, веселила его именитых моделей во время сеансов.
Скоро весь Нью-Йорк знал о необычном российском архитекторе, который расхаживал по Бродвею в косоворотке и с котом Рамзесом на плече в сопровождении юный супруги. Его новенькая мастерская стремительно перевоплотился в настолько же пользующееся популярностью пространство для богемных вечеринок, что и студия на Красноватой Пресне.
В отличие от почти всех белоэмигрантов, Коненков открыто против русской власти не выступал. Но вдалеке от родины он занимался тем, чем в Русском Союзе точно не сумел бы: духовными практиками, исследованием Библии и созданием космогонических эскизов. Священное Писание живописец трактовал очень неординарно — это, а именно, понятно по тому, что о собственных духовных исследовательских работах в 1930-х Коненков докладывал в письмах управлению СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии). «Вы, большевики, будучи, так сказать, безбожниками, выполняете Божие дело, которое есть мир и братство», — обращался Коненков в письме, адресованном лично Сталину.
В новеньком вожде красноватой страны Иосифе Сталине архитектор смог рассмотреть Навуходоносора (и находил упоминания о нем в книжке пророка Исайи), большевиков считал божьей армией, а мировую революцию называл неминуемым Армагеддоном, за которым наступит коммунистическое будущее. К Сталину Коненков обращался как к «брату во Христе», слал ему эскизы космогоний и даже занимался пророчествами для коммунистического управления.
Мы ответим русскому правительству на любой поставленный нам вопросец. Мы покажем карту-картину год за годом наступающих событий и подтвердим то Библией, здравым смыслом и очевидностью исполнявшихся событий, исполняющихся и грядущих исполниться, и то с точностию года и месяца
Гуд-бай, Америка
Опосля победы Красноватой армии над нацистами Коненков совершенно точно решил ворачиваться в СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии). С собой он пожелал взять всех собственных единомышленников, с которыми, по-видимому, тесновато изучил волновавшие его религиозные темы.
Я обращаюсь к Сталину и Молотову за разрешением вернуться в Москву. Со мной идиентично мыслящих душ 20, рабочие разных профессий, поляки из Польши и Карпатской Руси, прибывшие в Америку за длительное время до революции. Ни к какой религии из имеющихся на земле либо секте мы не принадлежим и учения собственного не распространяем. Мы только исследователи Библии в нашем небольшом собрании
В качестве подготовки к возвращению архитектором были вылеплены по газетным и журнальным фотографиям бюсты маршалов Жору Жукова, Константина Рокоссовского и Родиона Малиновского, а сам он принялся атаковать русское представительство в Нью-Йорке с просьбами возвратить его на родину. Большевики согласились возвратить архитектора — правда, без его широкой группы поддержки, зато со всеми произведениями искусства, которые он успел сделать в эмиграции.
Прогуливаются (не много, вообщем, доказуемые) слухи, как будто Коненкову удалось избежать репрессий и возмездия за эмиграцию от русской власти благодаря тому, что его супруга Маргарита Ивановна была потаенным агентом НКВД (Народный комиссариат внутренних дел СССР — центральный орган государственного управления СССР по борьбе с преступностью и поддержанию общественного порядка в 1934—1946 годах, впоследствии преобразован в МВД СССР). Типо благодаря знакомству Коненкова с Альбертом Эйнштейном она смогла завязать с физиком продлившийся 10 лет роман и так вышла на самого Роберта Оппенгеймера, создателя атомной бомбы.
Роман Коненковой с Эйнштейном (на тот момент уже овдовевшим) подтверждают, а именно, любовные письма, которые прославленный ученый высылал Маргарите посреди 1940-х. В их он делился с любовницей как бытовыми деталями собственной жизни, так и идеями о политиках («Я восторгаюсь политическим чутьем Сталина») и даже обсуждавшимися с Оппенгеймером вопросцами секретности, связанными с атомным орудием: физик боялся, что эти потаенны могут привести к нехорошим последствиям в интернациональных отношениях и спровоцировать еще одну войну.
Знал ли Коненков о романе Маргариты — история умалчивает. Но от Эйнштейна он был в экстазе, упоминал в воспоминаниях его принципную, природную честность: «Меня связывали многолетние отличные отношения с сиим мудрейшим и весьма искренним человеком».
«Я вновь ощутил себя юным»
В конце сентября 1945 года за именитым архитектором, его женой и всеми его работами в Сиэтл прибыл пароход «Смольный», который доставил Коненкова во Владивосток. Путешествие до Москвы заняло у мастера несколько месяцев — так он «в первый раз ощутил масштабы родины».
Возвращение домой придало художнику преклонного возраста фактически магическую энергию — он опять ощутил себя полным сил. «Я вновь ощутил себя юным, скупым до работы. И мне довелось отлично поработать, забыв о пенсионном собственном возрасте», — писал он.
Еще через несколько лет Коненков навестил родные Верхние Караковичи и был шокирован увиденным: от села, как и от его родного подворья, не осталось ровненьким счетом ничего. Кругом только окопы, дзоты и разбитые орудия
В новейшую, послевоенную советскую жизнь Коненков вписался весьма органично, превратившись в официального русского архитектора. Власти выделили мастеру квартиру с большой мастерской неподалеку от Столичного Кремля. Он путешествовал по всей стране, изучал монументы старого зодчества, ваял Ленина и Сталина, работал над бюстами разных номенклатурщиков, выпиливал «Даму с кукурузой», лепил новейших «Самсонов» (сейчас символично разрывавших оковы) и много выставлялся.
В 1954 году, когда Коненкову исполнилось восемьдесят лет, в Москве и Ленинграде прошли превосходные выставки его работ: наиболее 150 скульптур в мраморе, дереве, бронзе и камне, также огромное количество рисунков и репродукций. Тогда же Коненкову присвоили звание народного художника РСФСР (Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика - название Российской Федерации до 25 декабря 1991 года, введённое Конституцией СССР 1936 года) и одарили орденом Ленина, а в последующем десятилетии он получил звание Героя Социалистического Труда. В его честь при жизни называли улицы городов.
О магических изысканиях на публике Коненков больше не распространялся — сейчас он веровал в технический прогресс, который должен покорить Вселенную и расшифровать потаенную галлактическую информацию. Большую роль в этом сыграло его увлечение философскими трактатами Константина Циолковского. Этот симбиоз оккультного и научного изливался и в изумительные статуи — например, в многофигурную композицию «Космос», собранную из разнородных частей и предвосхитившую идеи авангардистских архитекторов.
Сергей Коненков ушел из жизни в 1971 году, не дождавшись ни предсказанного им Армагеддона, ни коммунизма.
…
Искусство Сергея Коненкова отлично отражает его стиль жизни — независимость, противоречивость, смелость. Кинуть вызов устоявшимся порядкам под силу не любому. Личность Коненкова для таковой задачки подходила совершенно, ведь сама его жизнь, его убеждения и философия повсевременно становились контрапунктом окружающим его устоям и порядкам. Будь Коненков живой сейчас, его, вне сомнения, считали бы фриком, но конкретно такие люди раздвигают границы культуры, прогресса, общества. Он постоянно стремился к самовыражению, нарушал границы и правила. Его жизнь была полна страсти и непредсказуемости. Выходец из деревни, он огромную часть жизни провел посреди богемы. Выполняя императорские заказы, при хоть какой способности устраивал вокруг себя полную анархию. Оказавшись в обществе капиталистов, не снимал косоворотки. Общаясь с коммунистами, постоянно готов был их перекрестить и благословить.
Коненков возмущал академиков своими произведениями, брался за самые необыкновенные материалы для сотворения необычных работ. При всем этом его любовь к фольклору и природе, увлечение Библией и даже его пророчества молвят о глубоко чувственном восприятии мира вокруг нас.
Коненков — редчайший пример художника, которому удавалось сохранять архаичные мотивы в современных формах. Это и делало его работы неповторимыми. Этот мастер путешествовал по миру, впитывая эстетику культур всей планетки, создавая неописуемые и неповторимые произведения искусства.
Творчество Сергея Коненкова обосновало, что статуя быть может свободна от твердых рамок и канонов, и породило целую плеяду российских живописцев, вослед за сиим странноватым человеком создававших немыслимое. В то время как в стране разворачивалась политическая революция, мастер тихо и планомерно творил революцию в искусстве.
ЖЗЛ
