Величавой княжне Марии Павловне, кузине Николая II, и ее близким удалось спастись от смерти бегством из революционной Рф. Но ее жизнь на чужбине оказалась нелегкой. В то время целое поколение изгнанников везде сталкивалось с неуввязками — с работой, с жильем, с личным счастьем. Судьба Марии Павловны не исключение. В поисках средств к существованию она пробовала зарабатывать шитьем, вязанием, вышивкой. Но не запамятовал и о остальных — стремясь помогать бедствующим соотечественникам, она интенсивно занималась благотворительностью. О непростых деньках наглядно свидетельствуют воспоминания, которые вошли в книжку «Мария Романова: Величавая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II». С разрешения издательства «Центрполиграф» «Лента.ру» публикует фрагмент из нее.
Все наши дискуссии как и раньше вращались вокруг одной темы — прошедшего. Это прошедшее напоминало покрытый пылью бриллиант, который мы подносили к свету в надежде узреть игру солнечных лучей. Мы гласили о прошедшем, мы оглядывались на него. Вкупе с тем мы не находили в прошедшем уроков себе, а только неустанно и бесцельно бродили по старенькым местам, находясь в поиске, кого бы обвинить в наших горестях. Хотя даже отдаленно не могли для себя представить собственное будущее, мы были убеждены в том, что вернемся в Россию, правда, при полностью определенных критериях.
Мы как как будто жили плечо о плечо с жизнью, но страшились с ней сталкиваться; мы только скользили по поверхности, мы избегали поглубже просачиваться в предпосылки и смысл вещей, не хотя признаваться для себя в собственных недочетах
Новейшие трудности мира и его новейшие требования будто бы не касались нас. Мы достаточно стремительно приноравливались к меняющимся наружным условиям, но изредка умели приспособиться к новейшей эре по существу. Мы отставали от времени, хотя только немногие из нас это замечали. Трудности, которые мы обсуждали, решались без нашей помощи и несмотря на нас. Тем не наименее мы как и раньше вели горячие споры.
Мы ожидали, что в Рф все переменится — поначалу через несколько месяцев, позже через пару лет… Мы все далее и далее уплывали от того, во что преобразовывалась Наша родина, не будучи способными смотреть либо осознавать доскональность переживаемых ею перемен.
Прошло уже много лет; довольно для того, чтоб нас сменило новое поколение, которое, хотя и подросло на зарубежной почве, как и раньше считает Россию собственной родиной. Одни из их ничего не помнят о родине, остальные сохранили калоритные, пусть и беглые, мемуары о высочайшем небе и широких просторах, о запахе осенней листвы в огромных лесах, о гуле колоколов деревенской церкви, о ощущении и запахе дома. Война и революция для их — история, мемуары о Рф не омрачены политической борьбой. Прежние противоречия родителей их не занимают, они живут в другом времени, и им предстоит решать новейшие трудности эры. Жизнь для их — грозная действительность, они рано узнали тяготы борьбы, которая ведется серьезно. Они свободны от предрассудков, полны храбрости и смело отыскивают собственные правды, полные собственного новейшего и здорового идеализма.
Величавая княгиня Мария Федоровна за завтраком, Лос-Анджелес 18 апреля 1932 года
Ну а я? Обязана признаться, что мои наблюдения как и раньше меня не удовлетворяли; я не лицезрела ничего конструктивного даже в личной жизни. Больше и больше я замыкалась во внутреннем мире собственных мыслей. Мне недоставало ответов на почти все вопросцы и, так как я не могла найти эти ответы в ведущихся вокруг меня дискуссиях, пришлось находить остальные источники инфы.
Я издавна додумывалась, что предпосылки выпавшей на нашу долю катастрофы коренятся в нас самих, но как мне извлечь эти корешки и все узнать, пусть даже лишь себе самой?
Вопросец очень широк и сложен, а ожидать суда истории я не могла для себя дозволить.
Как и в Лондоне, я делала отчаянные пробы выйти из интеллектуального застоя, в каком я очутилась, — не из-за недочета у меня сил, как до этого, но из-за возрастающего веса моего окружения. Поначалу мои пробы были безуспешными, но в конце концов представился удачный вариант, и ничто не могло помешать мне им пользоваться.
В один прекрасный момент в зимнюю пору 1921 года, под вечер, когда я, как обычно, посиживала в зеленоватом кресле, склонившись над шитьем и глубоко погрузившись в мысли, я вздрогнула, услышав звонок у входной двери. Слуга передал мне карточку; на ней было имя, которое я выяснила, хотя и не была знакома с его владельцем. Гостем был русский, известный своей энергичной деятельностью в пользу Красноватого Креста; он управлял несколькими организациями, помогавшими беженцам. Я пригласила его войти.
Он сел передо мной и, опосля нескольких вступительных фраз, начал стыдить меня за то, что он именовал праздностью и инерцией.
Он не мог осознать, как, опосля моих трудов на войне, я довольствуюсь сидением на месте, запертая в своей квартире. Почему я ничего не делаю для беженцев? Я ничего не могла сказать в свою защиту
Мой гость очертил задачки, которые мне, по его воззрению, следовало взять на себя; они были бессчетными и так увлекательными, что немедля подхлестнули мою фантазию. Ему без усилий удалось уверить меня помогать, и я с одушевлением приступила к делу. Тот разговор привел меня в благотворительность, которой я с огромным либо наименьшим фуррором занималась последующие пару лет. Благодаря этой деятельности мое затворничество скоро завершилось, передо мною открылся широкий путь. Правда, в семье произошедшую со мной перемену повстречали без сострадания.
Генерал Кутепов обходит войска в Галлиполи перед отправкой в Болгарию. 1921 год
Фото: Public Domain / Wikimedia
История эмиграции — неповторимая глава в истории Рф. В конце 1920 года было стопроцентно разбито крайнее антибольшевистское движение на юге Рф, возглавляемое генералом Врангелем, и Штатская война в Рф завершилась. Целые воинские соединения, всего около 60 тыщ человек, эвакуировали в Галлиполи, откуда их потом перевели в Балканские страны, основным образом в Сербию. Там они устраивались, как и раньше объединенные в полки. Они совместно шли на стройку стальных и авто дорог, трудились на шахтах, валили лес. Генерал Врангель, который воспользовался у военных большим авторитетом, жил так же, как они, и благодаря собственному личному магнетизму сплачивал бывших подчиненных. Они с супругой вели спартанский стиль жизни, не задумывались о для себя, поддерживали свою небольшую армию в изгнании и хлопотали о ее нуждах, поддерживая дисциплину и воинский дух, пока бойцы естественным порядком не абсорбировались государством, предложившей им убежище. Добровольная армия по большей части состояла из кадровых офицеров, которые вели войны с 1914 года, и из представителей интеллигенции. Выходцы из низших классов находились в меньшинстве. Первым двум категориям было очень тяжело привыкать к томному физическому труду, они весьма мучались. И все таки они воспринимали собственный жребий с большой стойкостью и в собственных несчастьях держались совместно.
Даже на данный момент, через много лет, они сохраняют командный дух. Я понимаю о группе бывших военных, обосновавшейся в Париже, — их приблизительно 80 человек. Они все служили в одном полку. Они трудятся носильщиками и швейцарами на одной из жд станций и живут в древесном бараке недалеко. Практически они все без усилий могли бы зарабатывать на жизнь интеллектуальным трудом, и у их было много случаев получить работу, наиболее пригодную их возможностям, но они предпочитают как и раньше тяжело трудиться, но не нарушать единства. Результаты их упорства достойны упоминания. Благодаря опытному управлению своими доходами им в конце концов удалось приобрести дом в парижском предместье, который они превратили в собственный клуб и в каком открыли российский военный музей. Им уже удалось собрать важную и неповторимую коллекцию экспонатов.
Париж, начало 1920-х
Штатских, эвакуированных сразу с армией Врангеля, высадили в Константинополе. Позднее их распределили по разным лагерям в предместьях и на Принцевых островах. Нужно сказать, что они стали не первой волной беженцев из Рф; город и его округи были переполнены 300 с излишним тыщами нездоровых, одиноких и страдающих созданий. Английские, французские и в особенности южноамериканские организации делали все, что в их силах, чтоб позаботиться о беженцах, посодействовать нездоровым, обеспечить людей пищей и одежкой, спасти деток. Они добивались красивых результатов, но трагедия достигнула таковых размеров, что практически нереально было удовлетворить все потребности.
В таковых критериях достаточно нередко происходили душераздирающие катастрофы
Семьи разлучались в спешке и хаотичной эвакуации; малеханьких деток отрывали от матерей, и кто-то так и не нашелся. Одни родственники, прибыв в Константинополь, узнали, что их близкие остались в Рф. Судьба их была неведомой и нередко страшной. Беженцев сотками косили «испанка», тиф, брюшной тиф и дифтерия. В особенности мучались детки. Помню, я услышала о эпидемии дифтерии, которая разразилась в лагере беженцев на одном из островов; там погибли практически все детки. В моих знакомых семьях теряли 2-ух, 3-х, 4 деток.
Из Константинополя беженцы равномерно растекались по всей Европе. Одни основались на Балканах; группы, приезжавшие с севера, направились в Германию, где жизнь была дешева благодаря обесцениванию марки. Считается, что опосля эвакуации из Сибири количество российских, которые обязаны были покинуть родину, превосходило полтора миллиона человек. Хотя их вторжение сделалось бременем для европейских государств, которым и без того приходилось тяжело опосля войны, принимающие стороны делали все, что в их власти, чтоб посодействовать беженцам. В особенности принципиальной и эффективной была помощь в области образования. Российские, в свою очередь, принесли в приютившие их страны свои художественные и культурные представления, свою прирожденную любовь к красивому, которую не смогли убить ни катастрофы, ни их сегодняшнее ужасное положение.
Судьба российских изгнанников остается катастрофической. На данный момент у их нет места, которое они могут именовать домом; где бы они ни основались, их всего только терпят
Страшатся конкуренции с их стороны; в случае безработицы они первыми теряют места, на которые с таковым трудом устроились. Почти всегда они не в состоянии заниматься тяжеленной физической работой, потому что не владеют необходимыми силой и способностями. В то же время у их нет и местных дипломов, которые дозволили бы им заняться умственным трудом в чужой стране. Из всех заморочек в жизни изгнанников сложнее всего было с образованием для деток.
Рынок в Париже, начало 1920-х
Те из их, кто лицезрел наилучшие деньки, — а большая часть из их ранее вели совсем другую жизнь по сопоставлению с той, что им предстояла, — не могли примириться с идеей, что детки их будут расти необразованными и не смогут потому лучше устроить свою жизнь в дальнейшем. Но образование было не по кармашку большинству из их. Огромную помощь предоставляли забугорные благотворительные организации, и российская молодежь обязана быть им весьма признательна; но только сравнимо маленькому их количеству удалось пользоваться данной для нас помощью, почти все обязаны были пробиваться без помощи других.
И Париж в свою очередь наводнили беженцы
Большая часть из вновь прибывших находили работу, и рано либо поздно те, кто серьезно стремился зарабатывать на жизнь, добивались фуррора. В те годы Франция не боялась безработицы, напротив, везде требовались рабочие руки. Но, пока беженцы привыкали к новенькому месту и у их еще имелись какие-то средства, им требовалась моральная и вещественная поддержка, в особенности людям старым и нездоровым, которые нуждались во внимании. Для помощи им создавались разные организации; почти всегда их возглавляли сами российские, в особенности те, кто имел желание и способности предоставлять помощь даром.
Отложив иглу и крепдешин, я проводила долгие часы на заседаниях благотворительных комитетов, устраивала столовые, договаривалась о бесплатных представлениях, продавала билеты, просила средства. Вокруг себя я не лицезрела ничего, не считая нужды и горя, от которых кровь (внутренняя среда организма, образованная жидкой соединительной тканью. Состоит из плазмы и форменных элементов: клеток лейкоцитов и постклеточных структур: эритроцитов и тромбоцитов) стыла в жилах. Нереально посодействовать всем нуждающимся, это было за пределами человечьих сил и изобретательности. От собственной слабости я нередко впадала в отчаяние.
Хотя работа была необходимой, она сопровождалась большенными трудностями. Если не считать сознания, что я исполняю свой долг, я практически не получала от нее ублажения. Важную роль в отношениях беженцев как и раньше игралось сектантство; революция только выделила классовую подозрительность и обоюдное недоверие, которые перешли в изгнание. Почти все из нас со ужасом смотрели на тех, кто не принадлежал к нашему кругу; они отвечали нам подозрением. С схожим отношением я нередко сталкивалась в благотворительной работе.
Доверчивая враждебность интеллектуалов-прогрессистов по отношению к бывшим аристократам, основанная на старенькых предубеждениях и предвзятости, делала совместную работу практически невозможной. Так, либеральные деятели, не говоря уже о социалистах, хотя и те и остальные были противниками русского режима, не посиживали на одних и тех же заседаниях с великой княгиней; никто не смел даже предложить нам работать в одном и том же комитете. Хотя я могла бы быть полезной в почти всех отношениях, ко мне обращались основным образом в вещественных целях: мою деятельность постоянно ограничивали политическими соображениями. Все это усложняло мое положение и принуждало действовать с огромной долей такта.
