09:45, 26 сентября 2024
Жизнь Сергея Дягилева — это история человека, который открыл Рф окно в мир интернационального шоу-бизнеса. Он изменил правила балета, превратив его в неслыханное доныне шоу. Его антрепризы в странах Европы собирали сливки общества и пробуждали моду на все российское. Газеты восхищались им и проклинали его. Дягилев соединил вокруг себя самых профессиональных живописцев и композиторов собственного времени. О том, как он это сделал, ведает материал «Ленты.ру» из цикла «Жизнь восхитительных людей».
Эти сумасшедшие российские
Весна 1913 года, Париж. Зрительный зал театра на Елисейских Полях заполнен высшим светом Европы. Тут не только лишь французы, да и англичане, немцы, итальянцы, и сплошь — аристократы, дипломаты, писатели, композиторы, журналисты. Все пришли на «Российские сезоны», театральную антрепризу от дальнего северного соседа. Это одно из самых ярчайших и зрелищных культурных событий, которое бомонд предвкушает с нетерпением любой год. Но пришедшие на «Весну священную» еще не знают, что их ожидает.
То, что гремит из оркестровой ямы, трудно именовать музыкой: резкие, режущие перепонки звуки, неописуемо ускоренный темп. Композитора Игоря Стравинского за эту музыку назовут «сумасшедшим русским».
На сцене — танцовщицы в неловких, скрывающих фигуру белоснежных славянских сарафанах и уродливых лаптях. Одевавший балерин живописец Николай Рерих как будто бы специально подыскивал самые неподходящие для сцены костюмчики.
То, что танцовщицы исполняют, зрителям трудно именовать танцем — даже языческим, быстрее конвульсии, дерганья кукол на нитках
Ненатуральные извивы тел. Ступни не разведены в стороны, как принято в балете, но скосолаплены. Заместо плавных движений — топанье прямых ног, практически выдалбливание ритма из сцены. Ставивший хореографию Вацлав Нижинский нарушил все правила балетного танца. Никакого сюжета в действии нет, лишь мотив — вешнее языческое жертвоприношение. Такового на парижской сцене еще не лицезрели. Ну и на хоть какой иной сцене.
Царевичи и смущенные придворные дамы вскакивают с мест и удирают из зала, из лож доносятся клики и шум протестов, но их заглушают смех и рукоплескания. Присутствующий на премьере британо-немецкий граф Гарри Кесслер опосля этого напишет в дневнике:
В один момент появилось совсем новое зрелище, нечто полностью доныне неслыханное, захватывающее и убедительное. Новейший вид первобытности в антиискусстве и искусстве сразу: все формы разрушены, и в один момент из хаоса появились новейшие
С этого момента, с весны 1913 года, правил в балете больше нет. Опосля премьеры Сергей Дягилев, ответственный за всю эту вакханалию, соберет постановщиков в ресторане и жадно промолвит: «Это конкретно то, что я желал».
Его постановки произведут на Европу неизменное воспоминание. Он введет в британскую моду элементы российских государственных костюмов. Он влюбит Францию в восточные облачения. Он навечно изменит правила театра и антрепренерства. Но, естественно, все это Дягилев сделает не один, потому в истории о величавом импресарио недозволено не упомянуть людей, его окружавших, сформировавших его вкус и всячески способствовавших его деятельности.
Водка и балалайка
С юношества Дягилева кормила водка — будущий импресарио родился в обеспеченной помещичьей семье, которая сделала состояние на производстве спиртных напитков, в Селищах Новгородской губернии. Мама его погибла скоро опосля родов, и с 3-х летнего возраста Сережу воспитывала мачеха. Вопреки стереотипам, она полюбила мальчугана с первого взора. В протяжении всей жизни у их с Дягилевым сохранялись теплые и доверительные дела.
Мачеха отучила Сережу от фразы «я не могу». «Когда желают — постоянно могут», — наставляла она
Сережа, по мемуарам современников, рос не по годам развитым, был просвещен в музыке и литературе как российской, так и зарубежной, свободно гласил по-французски, музицировал. И очень выделялся снаружи: уже в ранешном возрасте был большим и рослым, а в его фигуре проглядывалось что-то барское.
В семье Дягилева, как было принято у почти всех состоявшихся помещиков 2-ой половины XIX века, обожали искусство, в особенности музыку. Зимовали Дягилевы, обычно, в Санкт-Петербурге, но с ухудшением денежного положения от отдыха в столице пришлось отрешиться, перебрались в Пермь, в округах которой размещались принадлежавшие семье производства. В малонаселенной Перми Дягилевы пробовали вести такую же, как и в Петербурге, светскую жизнь. Два раза в недельку в их доме устраивались музыкальные вечера.
Сережа с юношества занимался музыкой, в молодом возрасте увлекся композиторством и желал связать с сиим последующую жизнь
По окончании пермской гимназии юношу выслали обучаться в столицу. Увлечение музыкой предки объявили непрактичным, потому Сергей поступил на юридический факультет. Тем временем Дягилевы переживали томные времена: домашний бизнес на фоне начавшейся в стране индустриализации оказался неконкурентоспособным.
В 1890-м их ожидало банкротство, акция распродажи винокурен, всего имущества и даже поместья. Поддерживать отпрыска финансово они были уже не способны, но посодействовали родственники: в Петербурге он жил у семьи Философовых на Галерной улице.
Философовы были любопытнейшим семейством. Глава семьи Владимир был приближен к императору, а его жена Анна (тетя Нона, как ее звал Дягилев) придерживалась прогрессивных либеральных взглядов и боролась за права дам. Благодаря ее усилиям петербурженки в 1870 году получили право на высшее образование.
Сережу поселили в одной комнате с двоюродным братом Дмитрием, который станет его верным товарищем на почти все годы
Совместно с Философовым Дягилев отправится в 1-ое огромное путешествие по Европе, в его компании напросится в гости к Льву Толстому, с ним же вступит в кружок любителей изобразительного искусства, который потом перерастет в ассоциацию живописцев. Конкретно под редакцией друга он напишет свои наглейшие декадентские манифесты в журнальчике «Мир искусства», а позже с его верной помощью будет собирать знаменитые выставки и планировать скандальные антрепризы. Дмитрий потом увидит в лидерских качествах Сергея и его пробивном нраве очевидную деспотию и навечно оборвет с ним связь. Но все это будет позднее, а пока 18-летний Дягилев получает совсем не увлекательное ему юридическое образование и грезит стать композитором. Даже усердно работает над пьесами и сонатой.
Недолго музыка игралась
Войти в высший свет Петербурга отпрыску обанкротившегося на водке провинциального помещика оказалось не так просто — зания в языках и искусствах в Перми выделяли его на фоне сверстников, но в столице оказались не таковыми уж большими. Сережа сначала очень тосковал о гимназии, где воспользовался куда большенными популярностью и почтением.
Судя по письмам мачехе, у Дягилева тех пор (ну и, возможно, в следующие годы тоже) сменялись два полярных состояния. 1-ое — периоды беспокойства, духовного кризиса и колебаний внутри себя, «масса неразрешимых вопросцев и эти вечно преследующие неизбежность, непостижимость и смысл погибели, цель жизни». 2-ое — чувство всепоглощающего приемущества и упоения своей личностью, чувство величавой внутренней силы и большущего потенциала.
Юная интеллигенция оказалась к Дягилеву толерантнее культурного бомонда
Важным для судьбы Дягилева знакомством в 1-ые годы опосля переезда в Петербург стал Александр Бенуа, потомок именитых архитекторов и живописцев с французскими и итальянскими корнями. 1-ая встреча интеллектуала с пермским помещичьим отпрыском завершилась казусом. Бенуа желал устроить Дягилеву интервью, чтоб найти, достоин ли тот вступить в их юное общество. Но не успел — по его мемуарам, Сережа совсем нежданно «по-мальчишески навалился на него и принялся тузить». Таковым вот пробивным методом Дягилев и захватил для себя пространство посреди питерской интеллигенции. А потом принялся атаковать и музыкальную элиту.
В 1891-м, с вхождением в наследие от мамы, Дягилев улучшил финансовое положение и съехал от Философовых на свою квартиру, забрав с собой Дмитрия и заодно приютив родных братьев. Пару лет он занимался музыкой, а в 1894-м понес свои творения на трибунал, и не абы кому, а Николаю Римскому-Корсакову, в те времена — ведущему композитору страны.
Давно ожидаемая встреча обернулась для Дягилева крахом священной мечты, которую он интенсивно преследовал пару лет. Именитый автор прямо заявил Сергею, что сочинения его просто абсурдны и никакой музыки ему писать не следует. Дягилев с досадой отметил, что его критик неправ и о сказанном еще пожалеет. И все таки мировоззрение Римского-Корсакова очень его задело. Дягилев оставил музыку.
Жизнь в искусстве
22-летний парень совсем не знал, чему предназначить себя далее. Он продолжал кататься в Европу, вращался в культурном обществе, стал увлекаться коллекционированием произведений искусства собственных друзей и знакомых. Когда его квартира оказалась заполнена картинами, Дягилев решил показать приобретения окружающим. Вообщем, его давнешний знакомый Бенуа уверил начинающего собирателя выискать наиболее достойные внимания экспонаты — за ними Дягилев отправился за границу.
Первую выставку картин английских и германских акварелистов Дягилев организовал в музее барона Штиглица в Санкт-Петербурге. Мероприятие, естественно, не было безупречным — открытие пару раз переносилось, не все полотна были написаны акварелью, а Британию на выставке представляли картины пары шотландцев и 1-го янки.
И тем не наименее свита вчерашнего студента было впечатлено. За несколько месяцев 25-летний парень смог организовать выставку из нескольких сотен неслыханных в Рф работ в новеньком впечатляющем пространстве (музей был лишь что построен), привлек для рекламы газеты и гигантскую аудиторию. И все — без помощи других.
Западное искусство в те времена не очень интенсивно выставлялось в Рф, а некие исследователи и совсем именуют мероприятие в музее Штиглица первой в стране схожей выставкой, организованной личным лицом. Отбирая в одиночку произведения искусства, составляя экспозицию, Дягилев занимался, на самом деле, настоящей кураторской деятельностью. И делал это первым в Рф и одним из первых в мире.
Опосля относительного фуррора выставки Сергей совсем удостоверился, что отыскал свое призвание.
Я большенный шарлатан, хоть и с блеском, большенный шрамер, большенный наглец, человек с огромным количеством логики и малым количеством принципов и, кажется, бездарность; вообщем, я отыскал мое истинное значение — меценатство
Передвинуть передвижников
Дягилев лихорадочно схватился за новое дело. Он начал создавать для себя репутацию критика, публикуя в газетах статьи о искусстве. Сергей знал о царившей в Санкт-Петербурге моде на все финское — Финляндия на тот момент была частью Русской империи, но с своим парламентом и политическими свободами, которые заинтересовывали прогрессивную общественность метрополии. Он проехал по Северной Европе, собрав работы для выставки скандинавских картин (она, вообщем, оказалась убыточной), а потом устроил превосходный показ работ финских и российских живописцев.
Крайних он отбирал в противовес российским передвижникам, которым к тому времени практически принадлежала монополия на искусство в стране. Дягилев, не написавший в жизни ни 1-го полотна, замыслил собственное объединение живописцев — находил он их, а именно, в художественных коммунах Абрамцево и Талашкино.
Так Дягилев открыл высокому свету Петербурга Миши Врубеля. За ним последуют и почти все остальные
Вообщем, без скандала не обошлось — лишне либеральная выставка вызвала ярость консерваторов. Против мероприятия, открывшегося 15 января 1898 года, выступил один из самых влиятельных критиков империи, фанатичный утилитарист Владимир Стасов, противник оторванности искусства от действительности.
Стасов издавна смотрел за дилетантскими статьями Дягилева о искусстве, но не трогал юношу, так как был близким другом вышеупомянутой Анны Философовой. Но опосля звучной выставки не терпел и опубликовал в газете, в какой печатался и Дягилев, разгромный разбор.
Работы Врубеля Стасов посчитал «оргией беспутства и безумия», а выставку — заполненной «декадентскими нелепостями и бесчинствами». Устроителя же мероприятия критик прозвал «декадентским старостой»
Но Дягилева эта ситуация нисколечко не смутила — он уже вовсю был занят созданием своей ассоциации живописцев, получившей заглавие «Мир искусства». Представлять их он решил, естественно же, на Западе. Его 1-ая выставка в Германии имела превосходный фуррор. Тем временем вместе с Бенуа и Философовым вовсю шла подготовка к первому выпуску журнальчика, нареченного в честь новейшего объединения. Дягилев даже пробовал уговорить Стасова в нем печататься — молвят, тот просто обалдел от наглости юного издателя.
Финансово накладная редакция
1-ые выпуски журнальчика содержали манифест, который Дягилев написал вкупе с Философовым. Утилитаризм и служение в искусстве отвергались как дурная привычка из XIX века. «Мир искусства» был призван объявить эру индивидуализма и свободы, пропагандировал возвышение над рамками национальности.
Национализм — вот еще нездоровой вопросец современного и особенно российского искусства. Почти все в нем считают все наше спасение и пробуют искусственно поддержать его в нас. Но что быть может губительнее для творца, каклание стать государственным? Единственный вероятный национализм — это бессознательный национализм крови (внутренней средой организма человека и животных)
Дягилев критиковал нарочитую «русскость» искусства, витринные элементы государственного, смакование неославянофильской экзотики, на его взор дискредитировавшей «народную изюминка». Он считал, что призывы сохранить русскую самобытность смехотворны — лишь «всосав в себя всю людскую культуру», сравнив себя с иными, можно себя понять. Культура в принципе очень эластична, чтоб сломаться под чьим-либо воздействием. Высшая же цель по Дягилеву кроется не в обособлении российского искусства от мирового и не в огульном преклонении перед крайним, а в привнесении в общий котел чего-то особого.
В редакции Дягилев навел атмосферу фактически домашнюю и пестовал в любом сотруднике чувство сопричастности к работе. Группа «Мира искусства» и правда вышла сплоченной. Это, вообщем, приводило к лишне чувственным конфликтам при производственных дилеммах. Все почаще вспыхивали ссоры меж Дягилевым и Бенуа, а позднее появился и разлад с самым близким Сергею человеком, Дмитрием Философовым. Дягилев везде держался за контроль мертвой цепкой, ему принципиально было бросить за собой крайнее слово.
«Мир искусства», как и почти все престижные издания, оказался полностью убыточным с денежной точки зрения. Но неописуемо пользующимся популярностью — журнальчик читал и ценил даже сам Николай II. Это и выручило его от закрытия, когда спонсоры в лице узнаваемых меценатов — княгини Марии Тенишевой и Саввы Мамонтова — оказались неспособны поддерживать журнальчик.
К слову, Мамонтов также познакомил антрепренера с театром — в мамонтовском Абрамцево живописцы и композиторы вместе работали над масштабными новенькими операми на российские темы. Это окажет важное воздействие на будущую деятельность Дягилева.
Декаденты у власти
В 1898-м вышло очередное принципиальное для грядущего Дягилева событие — предназначение на пост директора императорских театров князя Сергея Волконского. Тот был человеком умным, обожал театр, принадлежал к высокому русскому дворянству и, что самое принципиальное, знал Дягилева лично. Антрепренер сказал мачехе, что сейчас готов к гос службе — и Волконский, похлопотав, сделал его бюрократом по особенным поручениям на службе дирекции императорских театров. Дягилев же потом привел в попавший под его контроль Александринский театр Философова.
Предназначения 27-летнего «декадентского старосты» и его напарника вызвали протесты, но тех уже было не приостановить. Двоюродные братья сейчас держали руку на пульсе фактически всей культурной сферы страны — возглавляли самый прогрессивный журнальчик о искусстве, правили одной из огромнейших выставочных организаций страны и держали важные посты в театральных структурах империи.
С пика собственного могущества, вообщем, он сорвался быстро
Дягилев взялся за модернизацию каждогоднего журнальчика императорских театров, к работе над которым привел свою сплоченную армию живописцев. Сразу с сиим он затеял постановку на императорской сцене «Сильвии». И ах так раз это начинание вызвало реальный мятеж посреди чиновников. Волконский предложил соглашение — чтоб Дягилев ставил балет анонимно. Это задело самолюбие антрепренера, и взбунтовался уже он сам, отказавшись от редактуры ежегодника. Живописцев тоже увел. Скандал завершился тем, что в 1901-м Дягилева уволили, на всю жизнь запретив занимать муниципальные должности.
Чудилось, это конец. Но не для Сергея Дягилева. Про таковых, как он, молвят, что «сходу не похоронишь» — каждую свою беду он употреблял, чтоб как надо оттолкнуться и взлететь еще выше. Так вышло и сейчас.
Следующие пару лет Дягилев занимался «Миром искусства», путешествовал по Европе. Тем временем Наша родина начала войну с Японией, финансовое положение журнальчика усугубилось, ну и сам антрепренер растерял к нему энтузиазм. Издание закрылось в 1904-м, и Дягилев переключил все свое внимание на выставки — поначалу в Санкт-Петербурге, а потом в в особенности полюбившемся ему Париже.
Из Рф с любовью
Начинается период бурной деятельности Дягилева за рубежом. В 1906-м он выставил в залах Гран-Пале картины из 2-ух веков российской живописи. В 1907-м поставил исторические концерты — цикл из 5 вечеров российской музыки — на сцене Гранд-опера. Роль в их приняли популярнейший в те времена уже и в Европе бас Федор Шаляпин и сам Римский-Корсаков (крайнего Дягилеву пришлось длительно обхаживать и фактически уламывать). На последующий год Дягилев привез в Париж уже не отдельные арии, а целую оперу «Борис Годунов».
Где же сейчас были те калоритные манифесты «Мира искусства»? Конкретно витринную, экзотическую русскость Дягилев и продавал Европе: для работы над операми антрепренер закупил расшитые ткани (Строение тканей живых организмов изучает наука гистология), древние сарафаны и головные уборы. Дягилев поставил на зрелищность и не прогадал. Везде его преследовал баснословный фуррор. На «Борисе Годунове» публика аплодировала.
Но, как и в случае с «Миром искусства», фуррор этот был не денежным. Культурный экспорт оказался убыточным, и потому в 1909-м Дягилев решил повеселить французскую публику балетом, в те времена считавшимся развлечением фривольным и массовым. Таковым его лицезрел и сам антрепренер, убежденный, что никакого смысла и содержания в танцах нет и глядеть на их могут «как умные, так и глуповатые». В Рф балет числился элитарным искусством и финансировался за счет императорской казны. В Европе ситуация обстояла совершенно по другому. С русским же балетом западные страны и совсем были не знакомы.
Лишь вот Дягилев привез в Париж не российский балет. Постановкой занимались он и его приближенные — люди от танцевального искусства очень дальние. Единственным специалистом в группе был балетмейстер Миша Фокин. Другие — дилетанты, знавшие, но, как впечатлить публику. Подход Дягилева был для тех времен новаторским — синтез танцев, музыки и впечатляющих декораций (также ярких костюмов, превращавших зрелище чуток ли не в показ экзотичных мод) в одном произведении. До того времени мужчины в балете использовались быстрее как подспорье танцовщицам. Тут же они выплясывали на равных с танцовщицами. В экстазе были как зрители, так и критики.
«Нашествие», «извержение», «феноменальность» — в таковых словах обрисовывала показы «Павильона Армиды», «Князя Игоря» и «Пира» экзальтированная публика, увидевшая нечто совсем необычное и новое
Дягилев не попросту прославил российский балет за границей — он изменил сам подход к балету, трансформировал его.
Сливки общества
О успехе «Российских сезонов» мигом прознала вся Наша родина. Все горели желанием участвовать в дягилевской антрепризе, и в его распоряжении были все главные деятели культуры страны. На «Российских сезонах» Дягилев успел посотрудничать с таковыми знаменитостями, как режиссер Всеволод Мейерхольд, живописцы Валентин Серов и Лев Бакст, танцовщицы Анна Павлова и Матильда Кшесинская, скандальная звезда Ида Рубинштейн… Полный перечень растянулся бы на почти все странички.
Сергей Дягилев владел чуток ли не магической способностью соединять воединыжды вокруг себя самых профессиональных авангардистов собственного времени из различных сфер искусства. Его связи, умение отыскать общий язык со всеми, его художественный вкус и чуткость к чаяниям публики не только лишь сыграли гигантскую роль в формировании культурной среды Парижа, да и воздействовали на развитие мировой культуры.
Российский антрепренер был вхож в самые достойные внимания светские круги Европы
Он выступал перед королями и царицами различных государств. Уверил стать меценатами леди Рипон, герцогиню Эдмонд де Полиньяк, графиню Греффюль, композитора Коула Портера и даже саму Коко Шанель. Привлек к сотрудничеству живописцев Анри Матисса и Пабло Пикассо, композитора Клода Дебюсси, который про импресарио гласил, что тот «способен вынудить танцевать даже камешки», и поэта Жана Кокто, называвшего собственного российского друга «чудищем, которого жизнь устраивала, лишь если в ней происходили чудеса». Водил дружбу с писателем Марселем Прустом. Одним Парижем дело не ограничивалось — труппа Дягилева гастролировала по Англии, Германии, Италии, Испании, Австро-Венгрии и остальным европейским странам и, естественно, по Америке.
Поездка по Соединенным Штатам оказалась сложный. Дягилев до жути страшился долгих морских путешествий. Прогуливается легенда, что гадальщица предсказала ему «погибель на воде», во что антрепренер типо свято веровал (вообщем, плавание у берегов Европы в период военных действий в принципе было занятием опасным, а заморские гастроли труппы пришлись как раз на Первую мировую войну). В Штатах труппу преследовали скандалы: пуритане протестовали против фривольных балетных танцев, но куда больший протест вызвали сцены, в каких загримированные под африканцев артисты балета обымали белокожих танцовщиц, — зрелище, которое просвещенная Европа приняла на ура, в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) эры Джима Кроу в итоге пришлось цензурировать.
Погибель на воде
Мировые пертурбации начала XX века — глобальная война, а потом и две русские революции — непременно, мешали деятельности Дягилева, но не останавливали этого упорного человека. Недозволено двигаться в Германию — Дягилев, превозмогая аквафобию, плывет в Америку. Недозволено ворачиваться в Россию — что ж, зато уже можно посетить Берлин!
В 1919-м ушла из жизни жарко возлюбленная мачеха Дягилева, и весть о этом повергло импресарио в глубочайший духовный кризис. Тесновато сотрудничавший с ним в те времена швейцарский дирижер Эрнест Ансерме писал, что отыскал антрепренера в очень подавленном состоянии — тот был готов бросить работу и не стал осознавать, куда она движется. Вещественные трудности вызывали у него ужас, а бессилие перед происходящим в Рф — апатию (то есть безучастного отношения к окружающим событиям). Он гласил, что не является приверженцем ни большевиков, ни королевской власти. Сетовал, что рассорился со всеми близкими ему людьми и сотрудниками.
Он был очень подавлен и утомлен и весьма много рыдал. Он поведал мне, что периодически готов все кинуть, что у него конфликты со всеми, что ранее, когда он осознавал, в котором направлении двигаться, вещественные трудности его не стращали, но сейчас он этого не понимает, и что базы балета подорваны. Что он не приверженец ни большевиков, ни королевской власти, что он любит Россию, но ничего для нее не в состоянии сделать
И все таки о праздничном возвращении на родину антрепренер потом грезил еще целое десятилетие
Представить «Российские сезоны» в ограниченной Русской империи Дягилев так и не сумел. Но что насчет новейшей страны, о авангардистском искусстве которой гласила уже вся Европа? Сначала 1920-х Дягилев встречался в Берлине с поэтом Владимиром Маяковским, пробивая через него возможность отправиться в турне по Советам. Гастролей так и не случилось — деятельность импресарио-эмигранта не встретила единодушного одобрения посреди чиновников постреволюционной Рф. А рассказы бежавшей в Европу российской интеллигенции о репрессиях и голоде на родине отбили у труппы всякое желание ворачиваться. Точку в этом вопросце поставили арест и ссылка на Соловки родного брата антрепренера Валентина Дягилева.
Невзирая на сомнения, депрессию и вялость, перерывов на отдых Дягилев не делал. Он не вытерпел ошибок, ко всем постановкам у него была масса правок, и в вопросцах организации, равно как и в отношении к своим звездам, он был деспотичен до истерик и скандалов. Концерты дягилевской труппы проходили раз в год до 1929 года. За этот период времени почти все поменялось — звезды, отысканные импресарио, разбежались и организовали собственные шоу. Все почаще Дягилев сотрудничал с западными живописцами и композиторами (российского в «Российских сезонах», таковым образом, осталось совершенно уж незначительно), а потом и совсем растерял к прославившей его, но ставшей очень убыточной деятельности всякий энтузиазм, переключившись на коллекционирование книжек.
Сначала 1920-х у Дягилева диагностировали сладкий диабет, но диету антрепренер фактически не соблюдал, то теряя вес, то быстро его набирая. С 1927-го он мучился от фурункулеза.
В конце лета 1929-го Дягилев, пребывая в томном состоянии, в одиночку отправился в Венецию. Там во мокроватом климате ему сделалось ужаснее — в ночь (то есть темное время суток) на 19 августа поднялась высочайшая температура. Он ушел из жизни на рассвете, не приходя в сознание. Хоронили импресарио на средства меценатов в православной части кладбища на полуострове Сан-Микеле. Новость о кончине Дягилева заняла 1-ые полосы газет по всему миру.
***
Символично, что за всегда существования «Российские сезоны» так и не были представлены на родине. Сергей Дягилев и взаправду открыл миру Россию — такую Россию, которая, как и сам ее создатель, дома произвела бы куда наиболее скандальный эффект, чем за границей. Дягилев отлично знал, как шокировать публику. Также отлично осознавал, какую конкретно публику ему следует шокировать.
«Российские сезоны» — сложное и смелое творение настолько же сложного и смелого человека, который смог соединить вокруг общего дела наилучшие и светлые мозги страны, предоставил им нужную творческую свободу и научился зажигать звезды. Дягилев называл себя огромным шарлатаном и бездарностью, но при всем этом упивался чувством всепоглощающего приемущества. Он принудил весь культурный мир дискуссировать его фигуру и его деятельность. Пусть Дягилев, молвят, и не мог терпеть это слово, но если про кого в истории Русской империи и можно было сказать «буквально продюсер», то конкретно про него.
ЖЗЛ
