Страшные злодеяния нацистов навечно останутся в памяти населения земли. Неописуемая беспощадность, с которой они лишали жизни узников концентрационных лагерей, не поддается разъяснению. Весь кошмар, творившийся с людьми за заборами с колющейся проволокой, попробовала обрисовать в собственной книжке Керен Бланкфельд. Приведенные в ней факты основаны на впечатляющем объеме интервью, документов, размещенных и неопубликованных воспоминаний бывших заключенных. Посреди остального она употребляла рукописи бывшей узницы Освенцима Хелен Циппи Тихауэр. «Лента.ру» с разрешения издательства «Иностранка» публикует фрагменты книжки «Освенцим. Любовь, прошедшая через ад. Настоящая история».
Еще до окончания строй работ, а конкретно 20 марта 1942 года в Биркенау была введена в строй 1-ая газовая камера под официальным заглавием «бункер I». В эсэсовской администрации этот кирпичный крестьянский дом назвали «красноватым домиком». Много переделок он не востребовал: уплотнили двери, заложили оконные просветы, залили щели герметиком — и ввели в эксплуатацию. В это двухкомнатное помещение входило в общей трудности около восьмисот человек. Эсэсовцы кропотливо наблюдали за тем, чтоб обе комнаты были заполнены битком, до этого чем запирать воздухонепроницаемые двери и отправлять на погибель очередные восемь сотен заключенных.
Через считаные деньки опосля ввода в действие «красноватого домика» ожидалось прибытие в Аушвиц первого эшелона с евреями, в общей трудности их планировалось завезти туда 20 000 человек. Был отдан приказ эвакуировать всех выживших русских военнопленных. Недостроенный Биркенау предстояло поделить на женскую и мужскую зоны забором с колющейся проволокой под высочайшим напряжением. Много что предстояло организовать к ожидаемой в наиблежайшие недельки доставке не наименее 7 тыщ узниц из Словакии.
Для начала СС необходимо было кое-где набрать надзирательниц. Гиммлер, недолго думая, решил просто перевести туда нескольких дам — офицеров охраны из размещенного на красочном озере в часе езды от Берлина дамского концлагеря Равенсбрюк во главе со старшей надсмотрщицей Йоханной Лангефельд. Та была эсэсовкой со стажем и на прежнем месте управлялась с пятью тыщами заключенных. Ей поручили возглавить охрану создаваемого в Аушвице дамского лагеря, взяв для себя в помощь не только лишь кадровых эсэсовок, да и сколько сочтет необходимым испытанных зэчек из Равенсбрюка, чтоб сходу взять под контроль партию из 999 евреек, прибывающих из Словакии первым эшелоном. Сиим заключенным предстояло проследовать за Лангефельд в Аушвиц I, а оттуда с течением времени в Биркенау. Большинству переведенных из Равенсбрюка была уготована роль капо — надзирателей за заключенными-еврейками в обмен на привилегии «блатных».
В число этих капо попали в главном этнические немки, оказавшиеся на нарах за выражение недовольства Гитлером либо его режимом или за принадлежность к «асоциальным группам» (путаны, нищенки, лесбиянки, воровки и т.п.).
Отбор дам в капо велся из числа самых «ожесточенных и скверных мразей», так что в итоге, по свидетельству Гёсса, они по данной части на голову превосходили парней
Выдернутые из обстановки рабского бесправия и пыток, царившей в трудовом лагере Равенсбрюк, эти женщины-заключенные попали в не наименее стршные условия. Зато с этого момента они были наделены властью и получили карт-бланш на поддержание порядка хоть какими способами, какие сочтут подходящими. И как раз те из их, кто отличится на этом поприще особенной беспощадностью, и будут потом назначены Blockälteste, старостами блоков, отвечающими за поддержание дисциплины и порядка в дамских бараках.
26 марта 1942 года сходу вослед за переводом из Равенсбрюка отряда капо подтянулся к станции Аушвиц и 1-ый «транспорт», как нацисты назвали товарные эшелоны, с еврейками из Словакии. Циппи с Катей еще лишь ожидали собственной очереди в чистилище на Патронке, а эти 999 словацких евреек, пропев все триста км пути на северо-восток под стук колес песни то на иврите, то на словацком, прибыли к месту предназначения. И вошли в историю Холокоста как дамский «транспорт No 1».
Циппи и ее попутчицы по транспорту прибыли 2-мя днями позднее.
Лай установок возобновился: «Всем раздеться донага!» Надсмотрщицам из Равенсбрюка не терпелось приступить к личному досмотру прибывших.
Прибывшие евреи на «рампе» концентрационного лагеря Освенцим
Пытавшиеся прикрыть интимные части тела юные еврейки стремительно убеждались в тщетности этих собственных потуг. Наигрубейшие из грубых зэчки из Равенсбрюка беспардонно лезли лапами во влагалища и анусы хоть какой, на кого падало подозрение в попытке утаить там ювелирные изделия, живо напомнив всем о настолько же грубом первичном досмотре на Патронке. Потом всех поливали из брандспойта сильной струей антисептического раствора, не пропуская ни сантиметра тела.
Опосля этого подстригли под ноль тупыми ножницами и беспощадно дерущими волосы машинами, поранив неким скальп до крови (внутренней средой организма человека и животных). Потом дошла очередь до бровей и лобковых волос. Опосля этого заставляли встать на табурет и сбривали дерматологический волосяной покров, где лишь отыщут. И в итоге подстригли под корень и чуток ли не с мясом ногти на руках и ногах. И все это на холоде, неоднократно усугублявшем боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение) от каждой ссадины и всякого пореза.
За людей их не считали, относясь как к скоту на санитарной обработке перед забоем
Потом партию вновь прибывших придирчиво осмотрели офицеры СС, заставив крутиться на месте в позе руки за голову, буфера вперед. И они послушливо крутились, дрожа от холода.
10 лет не прошло с того времени, как Циппи загорала и купалась на дунайском пляже, прогуливалась в походы, изучала ремесло, строила планы на жизнь. А здесь ее загнали в заржавелую бочку с маслянистой ледяной водой и отдали приказ: купайся!
Опосля «купания» всех узниц выстроили на улице, как и раньше голышом. Одежку у их отобрали на дезинфекцию с следующей сдачей на склад; и больше они ее в жизни не увидят. Да и тюремные робы выдавать не спешили. Так они и стояли, косясь на лысых чудищ с выпученными очами вокруг себя. Что же это все-таки за сумасшедшие, спрашивали себя некие, запрещая для себя даже мыслить о том, что они и сами из их числа.
А эсэсовский сторож все ходил туда-сюда перед шеренгой нагих женщин и дам — и похихикивал. Ведь вот, прибыли сюда все такие роскошные и наряженные.
«Что, красотки, где все ваши прелести-то? Чик — и нету!»
В конце концов заместо изъятой у кого доброкачественной, а у кого и впрямь неповторимой одежки всем дамам пораздавали даже не робы, а форменную рванину, оставшуюся опосля пленных российских. Какие-то хлопчатобумажные лохмотья, нередко со следами спекшейся крови (внутренней средой организма человека и животных) и/либо дырками от пуль. Зато все это тряпье значительно село в процессе дезинфекции и сейчас полностью годилось дамам по размеру. И любой набор мог почти все поведать о насилии, учиненном над его бывшим обладателем. (…)
Еврейские арестанты, в том числе мальчишки, в концентрационном лагере Освенцим, 1941 год
(…) К июню 1942 года, когда происходили описываемые действия, другими словами всего через три месяца опосля прибытия в Аушвиц самой Циппи, приток заключенных в лагерь вырос в среднем до сотен человек в день, варьируясь в границах от нескольких человек по шагу до эшелонов с тыщей с излишним узников. Часто с 1-го поезда сгружали вперемешку парней и дам, тягловых лошадок и запасы. Высшую пропускную способность сейчас обеспечивали две бесперебойно работающие газовые камеры.
— Juden raus schnell! Schneller! Schneller! — подгоняли узников эсэсовцы, приспустив с поводков натасканных на людей доберман-пинчеров, заменивших прежних овчарок. В вольной от поводка руке у всякого было орудие по собственному выбору: у кого автомат либо винтовка с примкнутым штыком, у кого хлыст либо дубинка. Всем сиим они шпыняли парней, дам и деток, распределяя их по колоннам.
Нацистам требовались прочные заключенные для томных работ. «Селекционный отбор» начинался сходу же по прибытии состава с новейшей партией. Прямо на платформе выполнялась жестокая сортировка ничего не подозревающих и спотыкающихся опосля изматывающей дороги узников на потенциально пригодных к труду и совершенно точно идущих в расход. Мужчине за 50 с изнеженными руками и субтильным телосложением сходу же командовали влево. И грудного малыша из рук крепкой с виду мамы здесь же вырывали и всучивали кому-нибудь из отправленных туда же. А мама совместно с иными снаружи пригодными к труду отгоняли на правую сторону, откуда потом вели в Аушвиц. Отбракованных — старых, увечных, беременных — потом рассаживали по грузовикам, нередко со знаками Красноватого Креста.
И куда их на этих машинках посылают, никто не гласил, хотя понятно, что единственное, на что им оставалось надежды, так это на скорое воссоединение с усопшими ближними
Шел 4-ый месяц пребывания Циппи в Аушвице. Она была там одной из самых опытнейших заключенных. И сейчас со собственного новейшего места она со странноватым чувством лицезрела лучи беспочвенной надежды, еще не успевшие угаснуть, в доверчивых очах части новых, хотя в зоне регистрации и преобладали наиболее уместные горестные и горестные взгляды. Однажды при ней одна дама до крайнего цеплялась за единственную фотографию собственных убиенных деток и с воем умоляла эсэсовца не отбирать последнюю память о их. Зря она это, поразмыслила Циппи. Ей ли было не знать, что здесь необходимо быть тише воды и терпеливо выживать час за часом.
Группа дам и деток прибывает в Освенцим. 1943 год
Чем больше народу прибывало в Аушвиц, тем больше эсэсовцы хлопотали о сокрытии настоящих дьявольских функций лагеря. Им не надо было ни паники посреди заключенных, ни вмешательства снаружи. И в СС выдумали напоказ занять заключенных высадкой деревьев по всему периметру под зычные приказы охраны. Пирамидальные тополя и березы вокруг бараков — это ли не идиллия? В особенности им пришлись по нраву тополя: вырастают стремительно, ветки тянутся ввысь вплотную к стволам и накрепко закрывают обзор снаружи. Березы же лучше приживаются в сырых и прохладных низинах, в том числе и на очень закисленной болотистой почве. Основным назначением этих лесополос было, естественно, окутывание зеленоватой заавесью лагерных орудий убийства.
Камуфляж работал отменно. Посторонние даже не догадывались, что в действительности творится в застенках Аушвица. Ну и на местности лагеря большая часть было не полностью в курсе происходящего. Хотя смутные гипотезы истязали всех заключенных.
Тыщи русских военнопленных канули в никуда. Циппи лично слышала по прибытии, что в каменных блоках содержат 40 000 заключенных. Сейчас их там числилось 32 000.
Сделалось быть, не наименее восьми тыщ истребили. Не могли же они просто пропасть в никуда? По сути это была весьма заниженная оценка
Поодаль посреди вишен, яблонь и груш показывался 2-ой фермерский дом, превращенный тем в летнюю пору в газовую камеру под официальным заглавием «бункер II». (…)
(…) 27 января 1945 года, ровно через девять дней опосля этапирования Циппи из Биркенау, в Аушвиц в конце концов вступила Красноватая армия. Этот исторический момент был ознаменован взрывом гранаты у металлических ворот, опосля что русские воины-освободители вошли на лагерную местность и застыли в немом страхе перед поистине адской картиной: гарь из ям с еще тлеющими остатками документов, обугленные остовы зданий и сооружений, всюду людские кости…
Завидев избавителей, крайние арестанты бросились к ним навстречу прямо через некогда электронные огораживания и — о, волшебство! — выжили.
Около 7 тыщ этих чуть дышащих полутрупов дождались вызволения.
— Добро пожаловать, фавориты и избавители!— воскрикнул кто-то из их по-русски.
— Вольно! Разойдись! — скомандовал им в ответ воин-освободитель. — Все свободны!
Концентрационный лагерь Освенцим. Российские бойцы осматривают стопку обуви. 27 января 1945 года
Те из выживших, у кого хватало сил, разразились слезами радости. Как досадно бы это не звучало, большая часть стало перед воинами-освободителями в виде уже совсем потустороннем и лишенном что бы то ни было людского. Сама искра жизни успела угаснуть в очах этих узников. Ведь по большей части на местности лагеря были оставлены нацистами только те, кто был очень болен либо истощен, чтоб осилить марш-бросок к месту новой дислокации. Почти все пребывали в беспамятстве, лица и тела их были искажены и грязны…
При всем этом там и сям посреди бескрайней грязищи валялись груды обуви и одежки. Нацистам просто не хватило ни сил, ни времени, чтоб вывезти с собой в Третий рейх все, что они успели тут награбить, и они так и бросили там тюки заготовленных не столько под парики, сколько для технических нужд дамских и мужских волос, рассортированных по всем мастям от золотистых и светло-рыжих до пепельно-серых и черно-вороных. Без малого семь тонн волос собственных жертв нацисты успели выслать из Аушвица в Германию на переработку в качестве сырья для текстильной индустрии. Да и за собой нацисты оставили схожих улик предостаточно. Кроме тюков невывезенных волос русское командование высчитало на заболоченной местности при лагерях не наименее 6 сотен не до конца сожженных в наскоро разложенных нацистами кострах трупов.
Командование Красной армии сходу заподозрило, что масштабы жертв этого лагерного комплекса были страшенны. В действительности их было не наименее 1,1 млн человек
Врачи прибыли практически немедля — и сходу же зашли в тупик: как совершенно может быть проводить освидетельствование и сортировку нездоровых посреди полной антисанитарии — от вшей до человечьих какашек — на фоне повального распространения посреди заключенных дистрофии, диареи, туберкулеза и острого травматического психоза, да к тому же в месте без водоснабжения, медикаментов, постельного белья, отопления, питания?
Арестанты лагеря Освенцим в денек освобождения русскими войсками в процессе 2-ой мировой войны
Русские военные выстроили чудом выживших детей и престарелых вокруг виселиц и принялись запечатлевать исторический момент их освобождения на кино и фотопленку. Одному из самых младших было в ту пору всего 5 лет, но глубочайшее потрясение от собственного показательного освобождения перед съемочными бригадами документалистов у эшафота, где ранее лишь вешали, ему запомнилось на всю жизнь.
Перевод с британского Григория Агафонова
