За данной спасательной операцией смотрел весь мир. 24 мая 1928 года с триумфом возвращавшийся с Северного полюса исследовательский дирижабль «Италия» попал в бурю и разбился во льдах. Долгие недельки участники экспедиции боролись за свою жизнь. Для их спасения в различных странах было скооперировано несколько экспедиций. Но они проваливались одна за иной. Даже прославленный покоритель полюсов Руаль Амундсен, помогавший вести поиски, скоро сам безо всяких следов пропал в ледяной пустыне. Шансы на спасение таяли с каждым деньком. Из 16 участников полета на «Италии» в {живых} осталась лишь половина – выживших полярников выручил русский ледокол «Красин». О тех драматических событиях ведает книжка английского журналиста Марка Пайсинга «Крушение «Италии» История арктической экспедиции Умберто Нобиле». «Лента.ру» с разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» публикует отрывок.
Северный Ледовитый океан, 25 мая 1928 года
«Мы отяжелели!» ― кликнул старший механик Натале Чечони. Большущее воздушное судно через туман стремительно шло вниз, к ледовому морю. Как как будто сам Тор сшиб «Италию» с неба.
«А если Руаль Амундсен был прав, — пошевелил мозгами глава экспедиции генерал Умберто Нобиле, — и итальянцы вправду “полутропическая раса”, которой не пространство в Арктике?» 50 четыре часа вспять Нобиле покинул залив Кингсбей на Шпицбергене, у Северного полярного круга, и направился к полюсу. Он не спал по наименьшей мере 70 два часа. Двое суток экипаж Нобиле из шестнадцати человек (и его обожаемая Титина) сражался с ветром, туманом, снегом и льдом на дирижабле, который он спроектировал и выстроил для покорения «крыши мира».
Отсутствие солнечного света, воющий ветер и неописуемый холод превратили людей в угрюмые автоматы, чуть способные задерживать дирижабль в воздухе
Толстая шерстяная одежка практически не грела. Дирижабль N-4 «Италия» достигнул Северного полюса ранешным с утра 24 мая 1928 года, и приподнятое настроение, с которым они покинули шахтерский поселок в Кингсбее, на короткий срок возвратилось, когда раздался вопль: «Есть! Мы на полюсе!»
Два часа, пока дирижабль кружил над полюсом, медлительно снижаясь через облака к паковому льду, нарастало напряжение. К огорчению, спустить людей на лед оказалось нереально: ветер был очень силен и не дозволял «воздушному якорю» задерживать судно на месте. Тем не наименее люди в «благоговейной тиши» приготовились совершить «таковой обычный и таковой праздничный» ритуал. На верхушке мира путники скинули с высоты 140 метров итальянский триколор, флаг городка Милана и, в конце концов, крест, переданный отцом римским Пием XI. «И как всякий крест, ― обидно пошутил понтифик во время крайней аудиенции, ― это будет нелегкая ноша».
Когда с формальностями было покончено, аэронавты завели граммофон. Звучно заиграл марш «Джовинецца» ― гимн Государственной фашистской партии и неофициальный гимн Италии в то время. Экипаж, подняв руки в фашистском приветствии, с жаром пел. За ними пристально смотрел репортер из газеты самого Муссолини.
Пение стремительно сменилось кликами «да здравствует Нобиле» и распитием эггнога. «Немногие в мире могут, как мы, сказать, что два раза побывали на Северном полюсе», ― произнес генералу метеоролог Финн Мальмгрен, один из 2-ух неитальянцев в составе экипажа.
Но сейчас, на оборотном пути, удовлетворенность покинула их невозвратно, и ей на замену пришел возрастающий ужас
Лед как как будто приближался, а в составе экспедиции был всего один человек — швед Мальмгрен — хоть с каким-либо опытом выживания в ледяной пустыне.
Нобиле не провозгласил для себя заместителя, так как принимать решения в аварийной ситуации необходимо моментально, а присутствие второго командира, по его воззрению, замедлило бы процесс. И сейчас, конкретно тогда, когда течение событий ускорилось, мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков) измотанного Нобиле работал как в замедленной съемке. Он так утомился, что ему пригрезилось, как будто его дочь Мария на фото на стенке кабины рыдает. Нобиле пришлось уверить себя, что все дело в конденсате снутри рамки.
«Все движки ― полный вперед!» ― кликнул Нобиле, увидев опасность. Морской лед был совершенно близко. «Набрать высоту! Набрать высоту! Набрать высоту!» Оставалось только надежды, что повышение мощности выведет дирижабль из пике. Но было уже очень поздно. Из окна рубки он узрел, что хвостовая часть всего в нескольких метрах от льда.
От спасительной земли их отделяли 800 км.
«Все кончено», ― шепнул Нобиле, почувствовав, как треснули его кости.
1-ый удар огромного дирижабля о лед пришелся на хвостовую часть.
<...>
Умберто Нобиле следит за перемещением дирижабля «Италия», 25 марта 1928
Дирижабль с наклоном на корму падал со скоростью около полметра за секунду. Стравливание водорода ранее могло привести к крушению судна.
Нобиле был ошарашен. Его мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков), страдающий от недосыпа, силился разъяснить происходящее. Носовая часть была задрана ― и при всем этом дирижабль снижался. Это противоречило законам физики.
«Опасность нам угрожала смертельная, и в самый ближний момент». Сейчас Нобиле оставалось лишь одно. «Все движки. Аварийный вперед. Полный ход!» ― кликнул он. Но, по устройствам, повышение числа оборотов не отдало никакого эффекта.
Нобиле, стремясь стремительно набрать высоту, скомандовал: «Рули высоты ввысь!» Но это только усугубило ситуацию. Носовая часть поднялась так высоко, что если Нобиле не будет действовать с осторожностью, то дирижабль перейдет в режим срыва, и крушения будет не миновать.
«Дирижабль все еще отяжелевший и идет вниз, генерал!» Но это и так было разумеется всем, кто в тот момент бодрствовал. Некие авиаторы так утомились, что до сего времени спали в хвостовой части.
Русские участники спасения экспедиции Умберто Нобиле, которая потерпела катастрофу в Арктике на дирижабле «Италия». Летчик Борис Чухновский, доктор Рудольф Самойлович, начальник экспедиции на ледоколе «Красин» и летчик Миша Бабушкин (справа влево)
Нобиле, возможно, в один момент понял, как можно разъяснить их не поддающееся объяснению положение: один из клапанов, может быть, оледенел и закрылся не совершенно плотно, выпуская водород. Он отдал приказ одному из подчиненных: «Подымитесь наверх и проверьте клапаны кормовой части». Но клапаны оказались в порядке — к тому же перед отлетом из Италии Нобиле их усовершенствовал, чтоб уберечь от льда.
Могла быть прорвана оболочка. Либо при понижении судно могла покрыть ледяная корка. Но у их уже не было времени выяснять, так это либо нет.
«Смотрите! Паковый лед!» ― кликнул стоявший у руля Мальмгрен. Его костяшки пальцев побелели от напряжения, пока он пробовал предупредить крушение.
Нобиле глядел на вариометр. Судя по скорости понижения, катастрофы было не избежать. Движки работали на полную мощность. Нос дирижабля был задран под углом 21° ― и все-же лед стремительно приближался.
«Приостановить моторы!» ― отдал приказ Нобиле. Сейчас все, что можно было создать, это попробовать избежать воспламенения водорода в большой оболочке от свеч зажигания в моторе. Опасность, что судно при ударе вспыхнет, как факел, грозила всем дирижаблистам.
«Руль высоты не отвечает! Руль заело!» ― орал Филиппо Цаппи, один из штурманов, имевший некий опыт полетов на дирижабле.
Чтоб смягчить приземление, Нобиле отдал приказ сбросить воздушный якорь. Это сработало в Теллере и обязано было сработать тут. Но не сработало: сейчас рубка находилась под таковым углом, что достать до лючка, чтоб пустить его в ход, было нереально.
До поверхности оставалось 30 метров, и лед понизу совершенно не был гладким, каким казался с высоты. Отсутствовала даже снежная подушечка, которая смягчила бы падение. Не считая того, было понятно, что дирижабль ударится поначалу кормовой частью.
«Это конец», ― произнес для себя Бегоунек.
«Да поможет нам Бог!» ― проговорил Нобиле. Крайнее, что он услышал, ― хруст собственных костей. Он пошевелил мозгами: «Все кончено!»
Это случилось 25 мая в 10 часов 33 минутки.
Глава 9
«Мы умрем, когда будет угодно Господу»
Пространство падения «Италии» на паковый лед напоминало пространство крушения хоть какого другого летательного аппарата, но с приметным различием: дирижабль уцелел.
Погребенные под искореженным сплавом и оболочечной парусиной гадали, живые они либо мертвы. Сказать, кто еще оказался под осколками, было нереально. Невзирая на мощное столкновение, очертания гондолы угадывались.
Клочки парусины трепал ветер. Гордость Италии сейчас представляла собой «осколки, темно серевшие на снежной белизне»
О снег и лед разбились лишь помещавшиеся снизу управляющая рубка и кормовая моторная гондола. В остальном дирижабль остался наиболее либо наименее целым. Большущая оболочка заслоняла небо над местом крушения. На боку кидалась в глаза большая темная надпись: ITALIA.
Освободившись от людского контроля, дирижабль медлительно поднялся и, подобно воздушному шару, каковым сейчас на самом деле и стал, уплыл в туман. Нос судна был поднят, как будто оно опять отчаливает в путешествие (в неком смысле так оно и было). Два из 3-х движков остались на месте, хотя полезности от их уже не было.
Оказавшиеся на льду люди могли рассмотреть оставшийся на судне экипаж, который глядел на их в дыру, зиявшую на месте гондолы. Два человека в момент столкновения спали. Удивление на лицах сменилось страхом: люди сообразили, что их ожидает.
Один из оставшихся на борту не растерялся. Этторе Ардуино, старший инженер, сбросил вниз канистры с топливом, провиант, палатку, пистолет и рацию ― и так выручил жизнь оказавшимся на льду.
Шестерых на дирижабле никто и никогда больше не лицезрел. Пространство крушения не отыскали. Правительство, поглощенное желанием убить Нобиле, управляющего экспедиции, даже не организовало их поиски. Единственным намеком на участь N-4 был столб темного дыма, поднимавшийся далековато к северу.
Нобиле вспоминал:
«Я перевел взор на небо. Дирижабль, осев на корму, гонимый ветром, удалялся на лево…»
Лишь тогда я ощутил свои травмы. Мои правые нога и рука были сломаны и пульсировали, у меня были ранены лицо и маковка головы, в груди от потрясения все как будто перевернулось. Я пошевелил мозгами, что конец близко. Я был спокоен. Голова работала верно. Сейчас я ощущал, что ранения у меня томные; в особенности вытесняло грудь, было тяжело дышать. «Видимо, получил серьезнейшие травмы внутренних органов, — пошевелил мозгами я. — Скоро умру».
Я был этому рад: по последней мере не увижу отчаяния и неспешной агонии собственных товарищей. Надежды им было не на что: ни продовольствия, ни палатки, ни радио, ни саней — все пропало совместно с дирижаблем. Вокруг валяются только никчемные осколки. В данной ужасной ледяной пустыне их ожидает смерть, верная смерть.
Так задумывался не только лишь он. Нашедшие его товарищи поначалу решили, что Нобиле умер.
Пошевелившись, он пробормотал:
«Ничего не поделаешь, малыши мои. Но не поддавайтесь отчаянию. Не падайте духом. Не дайте несчастью сломить вас»
Спутники не сообразили ни слова и решили, что он молится.
Позже — это подтверждают все очевидцы — Нобиле кликнул: «Да здравствует Италия! Да здравствует Италия!» И другие вдруг сообразили, что они кричат, практически против собственной воли, то же самое.
Финн Мальмгрен молчком посиживал на льду, с нахмуренным, опухшим от удара лицом, пустыми очами смотря прямо впереди себя. Он не шевелился, лишь тер левую руку. Он винил себя в том, что уверил Нобиле возвратиться в Кингсбей заместо того, чтоб попробовать достигнуть Канады, как тот уже наполовину решил. Мальмгрен осознавал, что если б Нобиле положился на собственное чутье, то дирижаблю, экипажу и репутации сейчас ничто не угрожало бы.
«Созодать нечего, мой дорогой Мальмгрен! Нужно смириться», — произнес Нобиле мягко. Отчаяние юного человека привело Нобиле в чувство.
Швед посмотрел на Нобиле: «Созодать нечего, остается лишь умереть. У меня сломана рука». Он встал, оборотился к Нобиле, проговорил: «Генерал, я признателен для вас за наше путешествие. Я пойду (покончу с собой)», — и направился к полынье. Нобиле удержал его: «Нет, Мальмгрен. Вы не имеете права так поступить. Мы умрем, когда будет угодно Господу. Подождем. Прошу вас, останьтесь». Потрясенный Мальмгрен сел. Может быть, на мгновение он вспомянул, что опосля возврата собирался жениться. Позже в этот же денек старший офицер корабля Мариано доложил Нобиле, что швед опять пробовал неприметно уйти и покончить с собой. Его опять уверили этого не созодать.
Вдруг Бьяджи кликнул: «Рация цела!» Древесный футляр защитил аппарат, и у Нобиле забрезжила надежда, что его спутники спасутся, даже если он сам не непременно остается в {живых}.
В момент прояснения Нобиле подозвал Мариано:
«Я при погибели. Думаю, мне осталось жить каких-нибудь несколько часов. Я уже ничего не могу вам создать. Сделайте вы все вероятное для спасения товарищей»
«Да, генерал, будьте размеренны, — прошептал Мариано. — Есть еще надежда». Нобиле опять растерял сознание.
Сначало он планировал отдать высаживающимся на полюсе людям по наименьшей мере один набор для выживания — на тот вариант, если дирижабль не сможет немедля снять их со льда. На данный момент этот план казался Нобиле и его спутникам так же дальним от действительности, как и все, что мы сейчас лицезреем в кинохронике. К счастью, один из этих мешков вывалился на лед, и оттуда извлекли палатку, спальный мешок, коробки с пеммиканом, шоколад, пистолет, ракетницу и спички.
Потом путники затолкали Нобиле в спальный мешок, хотя каждое движение причиняло ему наисильнейшую боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение). Нобиле, в отличие от спутников, отказался от толстой шерстяной одежки (она стесняла движения) и сейчас о этом жалел.
Собака, к счастью, была в порядке.
Умберто Нобиле опосля спасения, июль 1928 года
«Кое-как устроившись в мешке, я вспомянул о Титине, ― писал Нобиле. ― Славная собачонка забавно носилась по льду, предовольная тем, что в конце концов обрела свободу и твердую почву под ногами. Я был так счастлив, что она даже не опешила такому необыкновенному способу приземления. Я позвал ее к для себя, но она сделала вид, что не слышит, и продолжала носиться, виляя хвостом и принюхиваясь. Я попросил кого-либо из товарищей позаботиться о ней, залез с головой в мешок и, лежа бездвижно на спине, стал ожидать погибели».
Оставалось сконструировать антенну. Осматривая пространство крушения N-4 в поисках железных обломков пригодных формы и размера, Бьяджи отыскал сломанный винт и разбросанные части мотора. Позже он натолкнулся на моториста Винченцо Помеллу. Чудилось, Помелла присел, чтоб завязать шнурок. Когда он не отозвался, радист слегка толкнул его. Помелла подался вперед и перевернулся на спину. Его лицо, разбитое ударом, почернело. Моторист был мертв.
В конце концов Бьяджи, в некой степени испытывая профессиональную гордость, собрал антенну из труб и тросовой проводки, а в качестве основания приспособил стойку для навигационных устройств. К верху высочайшей антенны он привязал итальянский флаг. Проверив и перепроверив, работает ли рация на частоте «Читта ди Милано», Бьяджи начал без 5 минут всякого нечетного часа передавать, покуда хватало сил, сигнал: SOS Italia... SOS Italia.
Ему оставалось только надежды, что кто-либо слушает.
